ПОДПОЛЬЩИКИ

…В первый период нашей работы в тылу врага мы ходили по селам открыто, так как имели на руках документы, что являемся военнопленными. Этими документами снабдил нас подпольный районный комитет партии.

Вскоре, однако, был получен приказ немецкой военной комендатуры о проверке личностей всех военнопленных и случайных людей. В городах и селах началась самая тщательная проверка. Этим не замедлили воспользоваться злобные враги советской власти, преступники, ярые националисты, до поры до времени скрывавшие свое звериное лицо. Они начали объявлять всех неугодных им людей политически неблагонадежными.

Многие из обвиненных в политической неблагонадежности были повешены, расстреляны, угнаны в концентрационные лагеря. В основном это были коммунисты, комсомольцы и активисты. С большим трудом кое-кому из активистов удалось благополучно пройти проверку. Каждый из них получил характеристику человека, «не опасного для германского правительства», такие люди нам очень нужны были в подпольной борьбе с оккупантами.

Проверку «политической благонадежности» пришлось проходить и мне. В то время я под видом военнопленного жил в селе Македоны, Ржищевского района, Киевской области.

Однажды я получил официальный вызов из немецкой комендатуры. В этом селе кроме меня жили и работали подпольщики Попов, Клопов, Дяченко, Олейник, Абраменко, Гаман и другие.

— Надо идти, — сказали мне товарищи, узнав о вызове. — Если не явишься, немцы сразу заподозрят неладное.

Было решено, что я должен, симулируя не вполне нормальную психику, доказать свою благонадежность. Если же это мне не удастся и дело окончится арестом, то товарищи собирались освободить меня из рук врагов по дороге в райцентр Ржищев, куда отправляли всех задержанных.

Я переоделся в рваные брюки и полуистлевшую рубашку. Грязный и обросший, без обуви, появился я перед товарищами. Несмотря на всю серьезность положения, друзья не удержались от смеха. Видом моим они остались довольны и пожелали мне благополучного возвращения.

…Был конец мая. Жара стояла невыносимая. В засученных до колен штанах я шел серединой пыльной улицы, похожий на чучело. Прохожие сторонились меня.

Когда же из переулка мне навстречу вышел подпольщик Николай Михайлович Абраменко и уставился на меня с удивлением, я окончательно убедился, что мой вид производит нужное впечатление.

— Проходи, — шепнул я ему, — еще кто-нибудь заметит.

Он подмигнул мне и быстро удалился, а я направился к комендатуре, которая помещалась в здании бывшей школы. Прямо у крыльца стоял длинный стол, и четыре полицая весело отплясывали под патефон. Я молча, с невозмутимым видом подошел к столу.

— Это сумасшедший, — сказал полицай, увидев у меня в руках повестку. — Нечего его тащить к коменданту. Кому он опасен?

— Нет, — возразил другой. — Он очень даже опасен. Будет вот так шляться по селу и подожжет еще что-нибудь. Надо его просто пристрелить — и делу конец.

— Нельзя, — возразил третий полицай и взял у меня из рук повестку. — Я сам отведу его к коменданту.

…Комендант занимал самую большую и светлую комнату. Видимо, раньше здесь была учительская или пионерская. Стены и пол убраны коврами, в глубине — большой, застланный тяжелой скатертью стол, за которым важно восседал полный белобрысый офицер в очках. На вид ему — лет пятьдесят. На столе, по правую руку, — пистолет и три резиновых жгута разной толщины. На стене, прямо над головой, — большой портрет Гитлера.

Когда я вошел, комендант внимательно оглядел меня и что-то сказал женщине, сидевшей возле него. Они брезгливо поморщились и с презрением посмотрели в мою сторону. Я запустил руку в прореху рваной рубахи и стал почесываться.