А в доме тем временем совещались Николай Михайлович и Костя Шевченко. Мария вошла в комнату и подождала, пока они окончат свой деловой разговор. Потом вдруг заплакала и стала рассказывать о горе Анны Ивановны.

— Ты знаешь, Николай, — сквозь слезы рассказывала Мария, гестаповцы вчера повесили отца и мать Анны Ивановны. Говорят, их выдал тот старик со своей дочкой Тамаркой.

— Анна Ивановна знает об этом? — спросил Абраменко жену. — Ты ей рассказала?

— Нет, Коля, не говорила пока. Жалко мне ее…

— И не следует говорить, — вздохнул Николай Михайлович. — Я сегодня же сообщу обо всем Ивану Кузьмичу.

— Да, она не должна знать об этом, — поддержал товарища Шевченко. — И без того у женщины много горя, а эта весть свалит ее.

…У окна вдруг появилась Галя. Она дважды стукнула пальцами по стеклу и прошла мимо. Это означало, что к дому идут полицейские. Костя мгновенно юркнул в потайную дверь и скрылся в подземелье. Когда Галя появилась на пороге, она увидела только Николая и Марию.

Полицейские были уже во дворе.

— А-а, пан Абраменко! Как поживаете? — едва успев ввалиться в дом, заговорил пожилой рябоватый полицай и бесцеремонно протопал к столу.

Он заметил, что слово «пан» не понравилось хозяину дома, но не подал вида.

— Что там о жизни спрашивать! — проговорил Абраменко. — В доме дров нет. А раз нет дров, то нет ни тепла, ни уюта. Вот за дровами сейчас собираемся идти.

Николай Михайлович достал из-за стола большой топор и молодецки подбросил его и поймал. Стоявший у двери молоденький полицейский отпрянул, но потом, видя, что хозяин не собирается нападать на них, шагнул к своему товарищу и угодливо заговорил:

— Нам бы выпить чего, хозяин… Головы трещат.

— Э, паны-господа полицаи. Какая там выпивка! Если бы в доме была хоть капля самогонки, разве я сидел бы, как дурак, трезвый? Напился бы и отплясывал себе гопака.

— Ну, до другого разу, хозяин. Наведаемся еще, может, добрее будешь, — рябой полицейский встал и пошел к выходу.

За ним, поглядывая на топор, который все еще держал в руках Николай Михайлович, трусливо засеменил другой. Николай Михайлович знал, что полицаи будут до ночи шляться по хатам, вымогать самогон и закуску, пока не напьются.