— Вы знаете, без сомнения, что ваше положение очень серьезно, — раздался снова спокойный и монотонный голос следователя… — Для вашей же пользы я предупреждаю вас, что только абсолютная искренность может обещать вам снисхождение судей.

Дьюлуфе хотел отвечать, но Варнэ остановил его жестом.

— Не спешите говорить,— сказал он. — Вы видите перед собой не врага. Следователь — это исповедник, вы можете ему все сказать. Итак, помните, что малейшая ложь повредит вам.

Впрочем, все красноречие следователя было бесполезно. Дьюлуфе и не думал теперь о том, что могло или не могло ему повредить. Его грудь была сжата, как в тисках.

— Я начинаю — продолжал следователь. — Не спешите с ответами, обдумывайте хорошенько, у вас есть время… Вы принадлежите к шайке, носящей имя «Парижские Волки», не правда ли? Это неоспоримо, и я иду далее. Ведь это правда? Вы принадлежите к этой шайке?

— Да, — отвечал Дьюлуфе.

— Глядя на вас, — продолжал Варнэ, — я не вижу на вашем лице печати преступных инстинктов, и я готов верить, что вы не раз были увлечены гораздо далее, чем хотели.

Голос следователя принял ласковое, дружеское выражение. Это обмануло грубую, но наивную натуру Дьюлуфе.

— О! Да, это правда!

— Вы слабы… О! Слабость ведет далеко… И я уверен, что в вашу душу уже проникло раскаяние…

Как ни был ограничен ум Дьюлуфе, но это преувеличенное снисхождение изумило его. К чему следователь не приступал прямо к делу? Слово «раскаяние» звучало фальшиво в его устах. К тому же он, Дьюлуфе, не произнес ни одного слова, которое могло бы дать повод к подобным заключениям.

Следователь не спускал глаз с его лица. Очевидно, он пытался прочесть там впечатление, произведенное его словами.

— Вы были очень виновны, Дьюлуфе, — сказал он. — Само ваше стремление скрыться от розысков правосудия доказывает, что вы вполне сознавали лежавшую на вас огромную ответственность…

— Черт побери! — пробормотал Дьюлуфе, которым начинало овладевать глухое раздражение. — Уж не надо ли было мне самому лезть в лапы жандармов?

— Не говорите так. До сих пор ваше поведение было прилично, не заставляйте меня отказаться от доброго мнения, которое я составил о вас. Друг мой, мы хорошо знаем, что значит увлечение. Без сомнения, дурные советы увлекли вас на путь зла, привели на край бездны, в которую вы готовы упасть. Расскажите мне о первых годах вашей жизни…

— Я страдал, — сказал отрывисто Дьюлуфе, — я страдал, когда я был мал, я страдал потом, я страдаю и теперь… Вот моя жизнь. Она очень проста.

— Это очень печально, — заметил Варнэ, — но, скажите мне, не пытались ли вы когда-нибудь вернуться к добру?

— К добру! А я знаю, что это такое? Я знаю только каторгу и трущобы больших городов. Разве это путь к тому, что вы называете добром?

— Прежде всего надо отказаться от дурных знакомств, которые вас соблазняют на преступления.

— У каждого свои друзья. Я не хочу бросать своих.