— Одного поля ягоды, — повторила она. — Они полагают, что я могу помочь раскрыть убийство?

— Мы беседуем со всеми, кто знал Гэвина.

— Я была его психотерапевтом, но не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Вы же не считаете, что произошедшее как-то связано с лечением Гэвина?

— Пока это открытый вопрос, доктор Коппел.

— Просто Мэри Лу. Хорошо, я, конечно, могу понять эту логику… в общем смысле. — Она пальцами взбила волосы. — Прежде чем мы продолжим разговор, видимо, мне следовало бы увидеть какой-нибудь письменный документ, дающий мне право говорить. Я понимаю, что со смертью Гэвина не обязательно сохранять конфиденциальность, и мне не хочется, чтобы считали, будто я как-то торможу дело. Однако… вы же понимаете, не правда ли?

— Несомненно. — Я передал ей письмо, подписанное Куиками.

Она просмотрела его.

— Осторожность не помешает. Ладно, что вы хотите узнать?

— Родители Гэвина намекали, что после аварии имела место некоторая трансформация его личности: утратился интсрес к соблюдению личной гигиены, появилось что-то вроде навязчивости в поведении.

— Вы знакомы с возможными последствиями закрытых травм головы, доктор Делавэр?

— Я не нейропсихолог, но применительно к Гэвину, похоже, можно говорить о посттравматическом синдроме и определенной трансформации личности.

— При закрытых травмах головы может случиться все, что угодно… Можно я буду называть вас Алекс?

— Конечно.

Она показала мне великолепные зубы. Опять стала серьезной.

— Произошло ударное воздействие на лобные доли, Алекс. Вы ведь в курсе, какую роль лобные доли играют в настройке эмоциональной реактивности?

— После аварии прошло десять месяцев, а Гэвин, насколько я понимаю, так и не восстановился полностью?

— Да… меня это тревожило. Но человеческий мозг — особенно молодой человеческий мозг — может быть удивительно пластичным. Я надеялась…

— На полное восстановление?

Она пожала плечами.

— Пластичность мозга, — сказал я. — Вы входите в область нейропсихологии.