- Пускай растёт здоровеньким, – протягивает ребёнка матери.

Выходим во двор. Малк глубоко вздыхает с чувством выполненного долга.

- Ты где научился роды принимать, - спрашиваю, на него не смотрю, смотрю в землю, пытаюсь справиться с тошнотой.

- Я у своей матери роды принимал, больше было некому.

- Ты же говорил, что она умерла.

- Ну так после родов и умерла, - как ни в чём не бывало, отвечает Малк. – Потом умерли брат и сестра, а меня в рабство продали.

- Да-а-а, - говорю, - тяжёлое у тебя было детство. - И как ты вырос таким жизнерадостным, - «если это можно назвать вырос», хотя для полурослика – наверное, таки вырос.

- А мне нельзя унывать. Если только начну – сразу от тоски помру как все мои родные. Мне нужно жить и радоваться хотя бы тому, что живой.

- По ходу, это жена нашего солдата. Как ей теперь сказать, что её муж погиб? Ей же сейчас волноваться нельзя – молоко пропадёт.

Вижу старушку повитуху, она как раз домой возвращается.

- Ей, бабушка! – окрикиваю.

- Чего тебе, - на меня смотрит и беззубым ртом чавкает.

- Тут такое дело. У нас весть плохая, надо счастливой мамочке сказать, что у неё муж погиб.

- Ай, горе то, горе! – хватается за голову старушка. – Как же они теперь одни без кормильца.

Вижу, приоткрылась дверь, на нас смотрит старшая дочь роженицы.

- Девочка иди сюда, - говорю ей добрым голосом. Подходит, в глаза не смотрит.

- Вы папины друзья?

- Ну, можно и так сказать, - не знаю что говорить. Как сказать восьмилетней девочке, что у неё умер отец.

- Значит, папа больше не вернётся? – серьёзно спрашивает она.

- Нет, - качаю я головой, – но ты должна быть сильной. У тебя ещё есть мама и братик, маленький братик сегодня родился. Это ж такая радость.