- Только один раз, - руки опустились к бедрам и икрам, тень снова вылила из пиалы масло. – В самом начале, до того, как распробовал. Я упустил тебя два раза, невероятная моя, - ответил, слизывая терпкую сладость с ее бедер, прикусывая местечко чуть выше колена, и тут же зализывая собственный укус. – И не повторю этой ошибки снова.

- Алистер… - всхлипнула она, хотела добавить что-то еще, но не смогла. Лишь дернулась в нетерпении, опять всхлипнув.

- Еще недостаточно, - протянул я, снова выписывая узоры и руны на ее бедрах, талии, лопатках. Я старался. Старался держать себя в руках, старался не дергаться каждый раз, касаясь ее, как от взрыва пересмешника, старался не торопиться. Старался сделать так, чтобы не дрожали пальцы, чтобы каждое движение было тягучим и длинным, чтобы оно въелось в память Катарин, вытесняя все то, что я натворил тысячу суманов назад.

Сильная, смелая, умная… Самая невероятная…

Таких как она нет даже среди богов.

- Ты моя королева, Катарин, - прохрипел я, выцеловывая еще одну дорожку на птичьих позвонках, наслаждаясь каждым ее рваным вдохом и выдохом, каждым судорожным всхлипом, каждым новым движением под моими пальцами и губами. – Моя боль, мой страх, мое сумасшествие.

- Алистер…

- Ты мой приговор, - я обхватил ее подбородок, заставляя повернуть ко мне голову, снова накинулся на губы. Жестко, скорее всего грубо, царапая клыками. Продолжал ласкать разморенное, разнеженное и такое податливое тело. Все выпуклости и впадинки, все косточки. Тень снова вылила масло, я собрал его пальцами и втер в умопомрачительную задницу, с каким-то странным, почти садистским удовольствием отмечая, как розовеет от моих прикосновений кожа, как становится все горячее и горячее.

Я перевернул Рин на спину, опять впиваясь в губы, размазал масло по шее и груди, спустился поцелуями ниже, оставляя свои метки на шее, ключицах и плечах, пальцами пробираясь ниже, к сосредоточению ее желания. Губами, спускаясь к груди, чтобы попробовать ее на вкус и там, чтобы втянуть в рот затвердевшие соски, чтобы оставить укус-поцелуй под грудью и на животе, чтобы слизать капельки испарины с талии. Такой охренительно тонкой талии. Казалось, я могу обхватить ее пальцами одной руки.

Я перекатывал ее соски во рту, смаковал, впивался снова и снова в пышную, упругую грудь. Такая невозможно сладкая, такая безумная. Почти ошалевшая. Всхлипы переросли в стоны, кожа блестела от масла и моих влажных поцелуев, спутались волосы и еще ярче стали искусанные и измученные мной губы.

Когда я коснулся пальцами сосредоточения желания, Катарин выгнулась так, что ее почти подбросило. Новая, сильная волна дрожи прокатилась по телу. Ее трясло как в лихорадке. Рин что-то хрипела, шипела, приказывала. Так отчаянно.

- Потерпи, моя шальная. Еще немного, - и я размазал влагу по мягким складкам, и вошел внутрь пальцами, спустился еще ниже, шире раздвигая дрожащие от напряжения бедра, втянул в рот упругий комочек, ударил по нему языком. Снова. И еще раз.

Везде вкусная, везде, как мед. Такая невозможная, нетерпеливая.

И я ускорил движения, прислушиваясь к отклику ее тела так, будто от этого зависела моя жизнь. И как только понял, что Рин в шаге от пропасти, замедлился.

Достал из нее пальцы, заменив их языком, приподнял руками бедра, чтобы проникнуть глубже. Ласкал по всей поверхности, каждую складочку. Длинно и тягуче.

И Катарин снова хрипела и шипела, кажется, ругалась, мечась подомной.

Дергалась, вздрагивала.

И я снова замедлился, спустился по ее бедрам ниже, к коленкам и стопам. Размял и прикусил щиколотку, подъем, каждый пальчик. Вернулся выше, к бедрам, животу и груди.

И никак не мог оторваться, не мог перестать, насытиться.

Внутри все вскипало, кололо и взрывалось.