К утру подморозило. Прокоп утверждал, что температура опустилась градусов до двадцати пяти, не меньше. И грозился, что упадет еще больше: явно антициклон на подходе.

«Но, по крайней мере, видимость будет отличная, меньше шансов неожиданно нарваться на тварь. Только куда идти?» – с тоской думал Чужинов.

– Глеб, а помнишь, как ты меня обувь правильно шнуровать учил? – перебил его мысли Егор. – Чтобы, если нет времени всякие бантики завязывать, просто натянул ее и она с ног не спадала?

– Помню, Егор, помню.

Наука не хитрая, но необходимая. Только к чему он в воспоминания ударился? Мальчишка выглядел плохо: лицо без единой кровинки, бледное, как маска. И дыхание тяжелое, прерывистое, с какими-то хрипами. Но чем ему можно помочь? Ни бинтов, ни антибиотиков. Его бы на операционный стол, чтобы бригада опытных врачей с ним поработала. Ну а затем бульончики всякие, кашки-малашки, молоко. И симпатичных медсестричек, в коротеньких обтягивающих халатиках. Таких, чтобы Егору сама мысль умереть даже в голову не приходила. Только где же все это взять?

– Я все ждал, когда ты мне покажешь, как ребром ладони шеи ломать. Или стрелять без промаха навскидку, а ты – шнурки. – Егор попытался улыбнуться, но болезненно сморщился и не смог сдержать стон. Он полежал несколько мгновений с закрытыми глазами, затем продолжил: – Я даже злился поначалу: вокруг апокалипсис, твари, бандиты, а ты!.. Только потом до меня дошло, что, если хочешь выжить, мелочей нет. Ты не представляешь, Глеб, сколько раз я с благодарностью тебя вспоминал!

– За шнурки? – пошутил Чужинов.

– И за них тоже. Вообще за все: как ходить, смотреть, правильно дышать, слушать – за всю ту науку, что ты мне дал. Когда наконец понял: стрельба – это далеко не самое главное. Сколько их, стрелков, комару пулей шары на слух отстреливающих, оружием обвешанных и с полным рюкзаком патронов, из-за какой-нибудь мелочи погибло?

Глеб кивнул: мелочей действительно нет. Задрал голову вверх, прислушиваясь… и слышать стал хуже. Совсем ненамного, буквально чуть-чуть… Но иногда самой малой толики и не хватит, чтобы обнаружить слабый шорох, и ценой тому будет собственная жизнь.

Только к чему Егор вдруг в благодарностях рассыпается, нехорошо это.

– Ты вот что: одних благодарностей мне мало будет. На свадьбу не забудь пригласить, и обязательно на почетное место посадишь. Словами решил отделаться! – делано возмутился Чужинов.

Но парень как будто его не услышал:

– Глеб, ты уж присмотри за Светой, тяжело ей будет одной с ребенком. Я ведь из-за него вместе с вами и отправился, чтобы с ним все было хорошо.

– Егор, ты мне это прекращай: сам присмотришь, когда вернешься. И вот еще что: мальчик родится – чтобы обязательно моим именем назвал, – в шутку добавил он.

– Ну, это дело давно уже решенное. Прокоп, кстати, возвращается.

«Ну вот и славно», – обрадовался Глеб. Втроем разговор пойдет на другие темы. Не нравилось ему настроение Егора, тот как будто в гроб ложиться собрался. Тяжко слушать умирающего восемнадцатилетнего мальчишку, которому бы еще жить да жить, но он умирал. Дорог ему этот мальчишка. Сыном он ему никак быть не мог: разница в возрасте всего-то десять лет, но Глеб всегда относился к Егору как к младшему брату, которого у него никогда не было. И от того, что помочь ему ничем было нельзя, хотелось выть в голос.

Шаги Прокопа слышны были уже у входных дверей, и Глеб пошел ему открывать. Они нашли приют в огромной, с высоченными потолками четырехкомнатной квартире, но только лишь потому, что все окна в ней оказались целы, – редкий случай в нынешние времена.

– Как будто не пять лет прошло, а все пятьдесят, – ругался Прокоп, ставя на стол рюкзак. – Все либо заплесневелое, либо вздувшееся или вообще сгнило. В общем, пшено только съедобное нашлось, да и то перебирать придется. Но! – поднял он со значением палец. – Во-первых, его много – хватит на всех от пуза, причем не на один раз. И кроме того, сахар, килограмма полтора. Ну и соляры на камелек добыл. Так что сейчас сварим кашку, мальца накормим, сами наедимся и чайку попьем. С него, думаю, и начнем.

– Какой же он тебе малец, когда скоро папашей станет?

– Да ну?! – Прокоп сделал вид, как будто слова Чужинова были для него новостью. – Как знал, с собой прихватил. – Он полез куда-то во внутренний карман, извлек из него бутылку. – Ликер, персиковый, – прочел он этикетку. – Папаша будущий, любишь персиковый?