– Штабс-капитан Дубасов. Родственник адмирала, хотя и дальний. Из гвардии перевелся в действующую армию. Георгия заслужил.

– Хорошо. Кто-нибудь еще?

Крастынь замялся:

– Видите ли, Борис Владимирович, я не успел с остальными сойтись накоротке. Так что…

– Понял, спасибо и на том. И вот еще что… – Анненков впился взглядом в пожилого полковника, – свободной роты для вас у меня нет. Соберите ее из тех, кто был с вами в плену. Оружие дадим, остальное – на ваших плечах.

Полковник Крастынь поднялся, одернул мундир:

– Я вас не подведу, господин есаул. Располагайте мной по своему усмотрению. А сейчас – прошу извинить. Я пойду к своей роте.

И с этими словами он вышел из трактира, едва не столкнувшись в дверях с входящим Львовым.

Есаул посмотрел на плюхнувшегося за стол товарища и задержал взгляд на левой руке, висящей на перевязи:

– Это что?

– Стреляли… – с интонацией мишулинского Саида ответил Львов.

– А ты?

– Тоже…

– И как?

– Они велели передать, что больше не будут… – штабс-капитан принюхался. – А пожрать здесь дадут?

Анненков жестом подозвал трактирщика и бросил на стол «синенькую»[41]:

– Сделай так, чтобы мой друг остался жив, но надолго позабыл о еде.

Пейсатый трактирщик часто-часто закивал головой.

– Таки вам сначала одну курочку или сразу две?

– Сразу три, – хмыкнул Львов и повернулся к Анненкову: – Что-то ты уж очень много даешь, братишка. Давай-ка по куре, и выпить. Если не хватит…