Не говорите без крайней необходимости: «На худой конец возьму в долг». Влезать в долги всегда опасно. Самый дружелюбный кредитор станет лютым зверем, если утратит к вам доверие, и дружбе придет конец. Вы первый начнете избегать его, потому что он будет для вас живым укором. Даже если убыток для него не так чувствителен, он не простит вам, что вы его подвели. Самая самоотверженная семья устает давать деньги на несбыточные проекты. Иное дело, если ваше предприятие пойдет в гору. Став человеком опытным и платежеспособным, вы будете вправе прибегать к кредиту. Но не раньше, чем прикинете, какова будет ваша прибыль по самым скромным подсчетам. Никто не застрахован от случайностей, причем чаще всего случайности эти бывают неприятного свойства. Мы так легко обольщаемся, когда речь идет о нашем будущем. Лучше сохранить то, что имеешь, чем идти на риск и все потерять.
Вы скажете: «Это не средство нажить состояние». Совсем наоборот! Да и надо ли наживать состояние? Быть бедным и не иметь самого необходимого – большое несчастье; не меньшее несчастье – родиться богатым. В этом случае человек вырастает, не общаясь по-настоящему с другими людьми, не разделяя их трудов, печалей, радостей. Он живет в пустыне, населенной метрдотелями. «Золотая молодежь» часто терпит поражение и впадает в нужду. Люди, которые начали с нуля и сами сколотили свое состояние, более человечны. Они помнят о том, кем они были. Правда, постепенно воспоминания изглаживаются из их памяти. Наступает день, когда они начинают мыслить как богачи. А ведь «новые идеи не рождаются в кварталах, где садятся обедать в белых манишках… Искусства убеждения недостает именно тем, кто в нем нуждается. Они слепы. Они теряют власть, потому что им не хватает знаний. Знания – достояние бедняка». Желаю вам нажить среднее состояние, желаю вам нажить его своим трудом.
Нет ничего дурного в том, чтобы человек – инженер, коммерсант, художник – разбогател благодаря своим способностям и упорству. Напротив. Общество возвращает ему то, что получило от него. Если бы он не внес никакого вклада или вклад его был невелик, конкуренты вытеснили бы его. И в социалистических странах уровень жизни известного композитора или директора завода выше, чем у остальных трудящихся. Впрочем, за исключением нескольких известных киноактеров, пары художников, десятка певцов да двух-трех авторов детективных романов, творческим личностям редко удается сколотить огромное состояние. По большей части крупные состояния создаются по-другому – путем сложных комбинаций и подсчетов, не укладывающихся в мозгу нормального человека. Организация акционерных обществ, слияние предприятий, удачные биржевые сделки, нахождение новых рынков сбыта, приобретение патентов и разнообразные спекуляции и махинации приносят миллиарды. Миллиардер может быть полон добрых намерений, но он теряет ощущение реальности. Успех делает его слишком доверчивым, он расширяет дело, но по воле рока его карточный домик внезапно рушится. Никогда не будьте слишком богаты. Для богача, как для завоевателя, главное – умение вовремя остановиться. Это редкий дар.
Богатство особенно опасно для вас, если вы дорожите способностью к художественному творчеству. Природа творчества такова, что чем несчастнее и беднее художник, тем выше он воспаряет в своих произведениях. Стал ли бы Бальзак Бальзаком без нищеты, кредиторов, долговой тюрьмы, ростовщиков? За свою нелегкую жизнь ему приходилось сталкиваться с редчайшими человеческими типами, которых богач, надежно охраняемый в своем красивом особняке секретарями и слугами, никогда не узнает. Нужда заставляла его работать. Писал ли бы он по четыре романа в год, создавал ли бы в порыве вдохновения гениальные новеллы за одну ночь, если бы в дверях его не стоял некий страж коммерции, готовый тут же арестовать его, если он не заплатит по тому или иному векселю? Я своими глазами видел, как богатство погубило талант не одного музыканта и художника.
Ален почитал скупцов, таких как Гранде или Гобсек. Скупец приносит пользу обществу, говорил он, потому что создает материальные блага и не потребляет их. Рано или поздно накопленное скупцом возвращается обществу. «Запершись в своем бронированном убежище, презрев узы вежливости и дружбы, скупец прислушивается к началу трудового дня, к шагам тех, кто встает затемно. Он слушает, сознавая, что это утреннее движение – залог богатства. Он и сам встает затемно и, как Гранде, своими руками чинит лестницу. Гранде пел за работой, потому что был твердо убежден, что всякая работа – вклад в копилку». Расточитель бездумно потребляет, скупец не потребляет почти ничего и уважает труд. Он копит золото? Но когда денежные знаки лежат без употребления, они никого не разоряют, между тем как жизнь в роскоши разоряет всех.
Таково было убеждение Алена. На сей раз я не согласен с ним. Нет, я вам не советую копить деньги. Неверно, что лежащие без движения денежные знаки никого не разоряют. Чем больше золота находится в обращении, тем больше создается материальных ценностей и тем меньше людей живет в нищете. Я бы, пожалуй, дал вам иной совет: «Обеспечьте по мере возможности настоящее и будущее себе и своим близким. Сделав это, живите скромно. Это будет полезнее для вашей печени, вашего сердца и вашего ума». Я знал одного миллиардера, который, устав от продажных женщин, садился в метро и пытался завоевать сердца юных незнакомок. Он дарил им скромные букеты фиалок и получал удовольствие от самого факта, что добился успеха столь недорогой ценой. Проблема не в том, чтобы иметь деньги на черную икру, а в том, чтобы находить в ней вкус.
Выработать правильное отношение к деньгам очень трудно. С одной стороны, глупо их презирать. Раз люди тысячелетиями использовали эти знаки, которые можно обменять на товары или передать другому лицу, значит, они не могли без этого обойтись. Социалистическое общество тоже платит трудящимся заработную плату, поощряет хранение денег в сберегательной кассе и предоставляет людям все больше возможностей тратить деньги в соответствии со своими вкусами. С другой стороны, быть рабом денег низко. Хвалить человека и заискивать перед ним только потому, что он богат, недостойно. Конечно, богатство не мешает человеку быть умным и обаятельным; можно дружить и с богачом, ценя в нем ум и обаяние. Но богатство как таковое не должно вызывать у вас ни любви, ни ненависти. В особенности это касается людей творческого труда: художник может принять (и даже потребовать) плату за свою работу, но он ни в коем случае не должен опускаться до торговли своим талантом. Другая сложная проблема – это деньги в семейных отношениях. Я не могу одобрить отца, который, живя в довольстве, оставляет своих детей прозябать в нужде. Зависть, интриги вокруг наследства рождаются в тех семьях, где голодные волчата кружат вокруг старого разжиревшего волка. Если у вас есть возможность, помогите своим детям встать на ноги. Конечно, в том случае, когда их планы кажутся вам разумными. Если один из них чувствует сильную, непреодолимую тягу к какому-либо роду деятельности, не мешайте ему, пусть даже вкусы его не совпадают с вашими. Родители Бальзака, мелкие буржуа, жаждавшие респектабельности, отнюдь не поощряли склонности сына к литературной деятельности. Однако они дали ему содержание и год времени, чтобы попробовать свои силы. Разве было бы лучше, если бы они его прокляли? Вспомните свою молодость. Но, помогая своим детям, требуйте, чтобы они и сами себе помогали. У них не будет ни твердого характера, ни силы воли, если они не научатся преодолевать препятствия. Птица кормит птенцов из клюва и при этом учит их летать самостоятельно.
Писательский труд
Когда я спросил вас: «Как вы собираетесь строить свою жизнь?», вы ответили: «Быть может, писать». Надо или отбросить «быть может», или отказаться от этого намерения. Если вы призваны стать писателем, вы станете им во что бы то ни стало. Виктор Гюго с детства хотел быть «Шатобрианом или никем». Прирожденный писатель пишет, потому что ему есть что сказать и выразить это он может лишь на письме. Если вас притягивает чистый лист бумаги, если вы готовы всем пожертвовать ради того, чтобы поведать миру мысли, которые теснятся у вас в голове, ища выхода, если вы знаете, что будете писать, несмотря на провалы, несмотря на враждебность критиков, если вы, как Пруст, испытываете чувство освобождения и триумфа, когда вам удается одной удачной фразой точно обрисовать человека, предмет или чувство, тогда в добрый час!
Но, вступая на эту стезю, знайте, что вы принимаете постриг и вам всю жизнь придется работать больше, чем человеку любой другой профессии. Когда видишь готовую, целостную и стройную книгу, то кажется, что перед тобой – творение природы. «Госпожа Бовари», «Адольф», «Отец Горио» естественны, как дуб или яблоня. Меж тем они – плоды огромного, невероятного труда. Взгляните на черновые рукописи великого произведения. Сколько перечеркиваний! Сколько вставок! Сколько исправлений в тексте и на полях! Какая странная бахрома листочков, подклеенных к гранкам! Конечно, случается, что в порыве вдохновения автор за ночь «выдает на-гора» целых тридцать страниц. Но какими бы вдохновенными ни были эти пламенные строки, они должны обрести окончательную форму, гладкость. Бывают и счастливые часы, но сколько тяжких дней, когда писатель никак не может выбрать сюжет для нового произведения! Сколько отвергнутых начал! Сколько разочарований в тех случаях, когда автор думал, что растит розу, а вырастил репейник.
Входящие сюда, оставьте не всякую надежду, но всякую лень и всякое тщеславие. Вам придется смотреть на свое творение со стороны, судить его и в случае необходимости осудить. Кроме того, умейте разглядеть его красоты, если они в нем действительно есть. Научиться верно оценивать свои произведения можно только читая классиков. Вскормленный Чеховым и Кэтрин Мэнсфилд, вы будете со смирением, порой с надеждой равнять свою прозу по их новеллам. Воспитанный на Бальзаке, Стендале, Прусте, вы будете строги к своим романам. Восхищаясь интеллектуальными фантазиями Свифта и Кафки, вы будете беспристрастно оценивать свои вымыслы. И остерегайтесь принять за новое то, что существует с незапамятных времен. Пример – кому принадлежат слова: «Вы действительно не знаете, за что оказались в этой тюрьме, именуемой жизнью, и за что страдаете, но вы знаете, что процесс…»? Думаете, это Кафка? Ничего подобного, мой дорогой: Виньи! Вот вам урок осторожности. Не советую вам копировать стиль мастеров (хотя Пруст многому научился, пародируя их); если вы обладаете писательским даром, вам и самому не захочется подражать. Вы бессознательно позаимствуете у Толстого манеру представлять героев, у Бальзака – любовь к пространным вступлениям, у Стендаля – пылкую дерзость, но все остальное возьмете у самого себя и сами изготовите свой мед.
Будьте неподкупным судьей своей работы, но бойтесь презирать ее. Раз вы воспитаны на классиках, ваше собственное суждение приобретает большую ценность. Если, закончив произведение и перечитав его, вы найдете его прекрасным, верьте в это, кто бы что ни говорил. К счастью, среди критиков есть люди серьезные, беспристрастные, великодушные, образованные; вы будете прислушиваться к их мнению и считаться с их замечаниями. Но кроме них, на вашем пути встретятся – увы! – критики злобные и скупые на похвалы. «Посредственность остается посредственностью и в своем неумении восхищаться». Признаюсь, теплые отзывы могучих умов – Алена, Валери, Робера Кемпа, Эдмона Жалу, Вирджинии Вулф, Эдмунда Госсе, Десмонда Маккарти (я называю только умерших) – оказали мне в юности большую поддержку. Если вам случается говорить о чужих произведениях, умейте похвалить то, что того заслуживает. Перечитайте чудесную статью Бальзака о «Пармской обители». Гений, открывающий другого гения, – эта картина согревает душу, особенно когда вспоминаешь, что в ту пору ни тот, ни другой еще не были в полной мере оценены критикой.
Предположим, что призвание к писательскому труду и умение выражать свои мысли у вас есть. Это прекрасно, но какой род литературы вы изберете? Самые великие умы не сразу нашли себя. Бальзак считал себя драматургом, философом, памфлетистом. Свои первые романы он назвал «настоящим литературным свинством», только успех убедил его в том, что он романист. Будущий великий поэт узнает себя раньше. Байрон, Гюго еще подростками писали прекрасные стихи и знали это. Если человека тянет излить свои ощущения в стихах, если у него есть чувство ритма, это проявится еще до двадцати лет. Осознание себя романистом приходит позднее. Чтобы описать мир, нужен жизненный опыт. Желаю вам жить полной жизнью и избрать в юности профессию, которая столкнет вас с самыми разными людьми. Будущему романисту не помешает сначала заняться другим делом. Он накопит воспоминания. Диккенс был журналистом, Бальзак печатником. Оба прошли через нужду, кредиторов, долговую тюрьму (Диккенс – навещая отца). Эти несчастья принесли им счастье.
Призвание драматурга, судя по всему, проявляется так же рано, как призвание поэта, но расцветает лишь в благоприятных условиях. Романист, историк творят в своем кабинете или в тиши архива. Драматургу нужны сцена, актеры, зрители. Если ему посчастливится вовремя найти их, он получит возможность попробовать свои силы. Все великие драматурги – дети театра. Мольер был актером и писал для своей труппы; Шекспир играл сам и строчил шедевры для своих товарищей. Корнель, Расин, Мариво были влюблены в актрис. Драматург – свой человек в мире подмостков и кулис; он знает актерское ремесло и основы режиссуры. Дюма-отец да и Дюма-сын тоже разыгрывали комедию в своих романах и даже в своей собственной жизни. Ответы их были репликами, концы глав – концами актов. Гёте открыл свое призвание на представлении театра марионеток; Ануй осознал себя драматургом за кулисами казино. Случается также, что романист становится на склоне лет драматургом под влиянием мудрого режиссера. Так Жироду привела в театр встреча с Жуве.
Кем бы вы ни стали – романистом или эссеистом, драматургом или писателем, – будьте терпеливы. Слава – особа капризная и гордая, с ней шутки плохи. Бывает так, что первая же книга приносит шумный успех; бывает и так, что признание приходит не сразу. Но маловероятно, чтобы в наше время гений прошел по земле незамеченным. Столько издателей, столько читателей, столько продюсеров ищут авторов, что полное фиаско талантливого человека стало бы своего рода античудом. Вас оценят по достоинству и, если вы того заслуживаете, будут печатать и ставить. Останется только пройти узкий проход, отделяющий известность от славы. Литературные премии приносят (порой) известность, но это еще не слава. Вовсе нет. Славу приносят либо произведение, получившее всеобщее признание («Прародительница», «Поцелуй, дарованный прокаженному»), либо книга, пьеса, отвечающая настроениям эпохи («Вертер», «Грязные руки»), либо монументальное создание («Люди доброй воли»), либо необычная судьба автора. «Большой Мольн» прославил Ален-Фурнье: читающая публика была потрясена романтическим поклонением героя книги едва знакомой женщине и безвременной гибелью автора. Порой (но это не лучший путь к славе) внимание публики привлекают не литературные достоинства произведения, сами по себе весьма незначительные, а необычный образ жизни автора, его политическая позиция или вызывающая манера поведения. На первый взгляд кажется, что тайны и мистификации способствуют популярности. Однако искусственный успех недолговечен. Рано или поздно справедливость восторжествует. Одно поколение может ошибиться, десять поколений не ошибаются.
Будет ли у вас свой стиль? Это зависит от вас. Стиль – победа личности над природой. Ренуар, Ван Гог и Сёра напишут один и тот же пейзаж в трех разных стилях. Без личности нет стиля. Почти всякий человек – личность; трудность в том, чтобы сохранить свою индивидуальность, не став ни банальным, ни легковесным. Чем детальнее и точнее описания, тем больше у автора шансов обрести свой стиль. У философов обычно нет стиля; но философы, которые, как Декарт, Бергсон или Ален, оперируют конкретными примерами и говорят обычным языком, обретают собственный стиль. Порой писатель, сам того не замечая, проходит мимо своего стиля. Пруст в начале своего творчества («Утехи и дни») искал и не находил себя. Он открыл свой стиль, переводя Рескина; в трудах английского мыслителя мир купался в свете, которого Пруст всегда жаждал. После чего он стал писать не как Рескин, но как настоящий Пруст.
Бал-маскарад
«Ищите, и вы
Пиранделло был прав. В одном-единственном человеке совмещается сотня разных людей. Хорош он или дурен? И то и другое. Вы знаете это по себе, вы бываете нежным и жестоким, разумным и неистовым, мудрецом и безумцем. Это зависит от обстоятельств, от прочитанной книги, от советчиков, приятелей. Вспомните, например, Шатобриана. В нем жили два человека: один – истово верующий, христианин по рождению и воспитанию, другой – слабовольный грешник, гордец, распутник. Кто из них двоих Шатобриан? Ни тот ни другой. Шатобриан был суммой. Вспомните Наполеона. Какой глава государства был столь же честолюбив? Какой завоеватель был столь же ненасытен? И тем не менее с какой сдержанностью, можно даже сказать, с какой скромностью рассуждал он о себе и своей судьбе! На острове Святой Елены из-под маски императора выглянула душа младшего лейтенанта, студента, мечтающего поселиться в Париже, жить на тридцать су в день и восхищаться игрой Тальма в пьесах Корнеля.
Кто же настоящий Наполеон? Да все. Причем каждый из них был искренним даже в собственных глазах. Ведь мы играем не только перед другими, но и перед собой. Чувства и возраст изменяют нас, подобно тому как лучи прожектора превращают белую пачку балерины в желтую, розовую, голубую. Ваше юное