– Почему ты не сказала об этом отцу?
– Я же не стукачка, – нервно передергивает плечами.
– Он его уволит теперь, – останавливаюсь и кошусь на БМВ, ожидающий нас. Жаль не видно лица Ростислава Андреевича. Но знаю точно, что он пристально наблюдает за нами.
– Да. Тебе его жалко, что ли?
– Он мне по-настоящему понравился, – пожимаю плечами. – Но твой отец сказал, чтобы больше не видел его рядом с нами.
– Ну понятно! – закатывает глаза Маша. – Всегда он так: лишает меня друзей. Решает, с кем мне общаться, а с кем нет.
– Он же волнуется, – глажу подругу по спине. – Потому что любит тебя.
– Если любит, пусть даст больше свободы.
Садимся в машину – я на заднее сидение, Маша, как обычно, наперед. Почти сразу ловлю в зеркале заднего вида пытливый взгляд Машиного отца и понимаю, что мне, похоже, предстоит метаться меж двух огней. Эти двое не прочь выяснять отношения друг с другом через меня. Закатываю глаза, но понимаю, что это некрасиво. Посылаю Ростиславу Андреевичу извиняющую улыбку и слышу:
– Маша, я попросил Ксюшу поухаживать за тобой неделю.
Когда он меня об этом просил?! Вот враль! Что еще за хитрые игры?
– Угу, хорошо. Спасибо, Ксю, – Машу оборачивается ко мне и грустно улыбается.
Наверняка, Тимур испортил ей настроение, написал что-нибудь гадкое. Кому понравится, что отец твоей девушки допрашивает тебя с пристрастием по ночам? Точно не Тиму. Маша удаляет переписку и возвращает мне телефон.
Так значит, мне придется жить в доме Тепляковых целую неделю? Под боком у Машиного отца? Мама дорогая!
-15-
Я позвонила Карине и сообщила, что не появлюсь в квартире семь дней. Она обрадовалась, сучка, что не придется ни с кем делить ванную по утрам и можно будет слушать музыку до поздней ночи через колонку.
Ростислав Андреевич решил проблему с посещением института. Не знаю, что он наплёл декану, но нас официально отпустили на неделю.
Первое время Маша просто лежала в кровати – по настоянию отца. Я приносила гору еды с кухни, и мы смотрели «Дом дракона». Вот это жизнь – беззаботная! Ростислав Андреевич ходил на работу, но возвращался к шести часам вечера, как прилежный семьянин. Маша говорила, что раньше он мог задержаться и до десяти, и даже до двенадцати ночи.
Вчера утром он поймал на кухне, прижал к мраморному столу и прохрипел мне на ухо:
– Если бы ты знала, как сильно я хочу тебя раздеть.