III. Суд

Суд состоялся спустя пять дней после штурма. За это время Козий Град превратился в полноценный военный лагерь, где разместилась армия Сироток. Весть о том, что великий Ян Хроуст и его воины-освободители за каких-то пару часов взяли твердыню, которую оборонял сам герцог Митровиц, распространялась все дальше, и к крепости стекались крестьяне, бродяги, разбойники – невеликое воинство, но полное надежды, которая не угасла даже за те пять лет, что Хроуст считался мертвым. Сиротки рассылали письма по городам и деревням, отправляли по всей Бракадии гонцов с известием о чуде: королевство будет свободно! Пришло время отомстить за Тартина Хойю и всех, кто встал на его защиту. Страна сбросит с себя стервятника Редриха, и никто не остановит восставшего из мертвых Хроуста – потому что Свортек, цепной дракон короля, сгинул, а его сила наконец принадлежит человеку из народа. Новая Хранительница Дара на собственной шкуре ощутила жестокость короны и потому без страха и сомнения готова идти в бой за всех несчастных и обездоленных.

Шарка думала, что привыкла к обожанию и почитанию за время жизни в Таворе. Но теперь, когда она еще и исцелила всех пострадавших в бойне, любовь народа превратилась в удушающее преклонение. Перед ней расшибали лбы и рыдали в экстазе; к ней носили детей на благословение и приводили сирых и убогих, чтобы она избавила их от немощи. Хроуст, впрочем, быстро догадался, что ни к чему хорошему это не приведет, заметив, что под конец дня Шарка валится с ног от усталости. Гетман заверил людей, что время исцеления для каждого еще придет, а пока нужно сосредоточиться на том, чтобы сорвать гнилую корку с ран, покрывающих Бракадию.

Пока самого Редриха под рукой не было, следовало разобраться с его вернейшим слугой. Суд проходил в церемониальном зале ратуши. Все убранство уже растащили, и теперь это был темный голый зал, в котором вокруг железного кресла с ремнями расставили стулья для Хроуста и его приближенных. Хроуст распорядился провести суд в строжайшей тайне от народа. Солдатам-очевидцам было сказано, что на Рейнара у Шарки просто не хватило сил, а тем, кто слышал разговор с Моррой, приказали помалкивать.

На суде присутствовал сам Хроуст, семеро его гетманов – Кирш, Бабеш, Петлич и другие, – а также Шарка и Латерфольт. Егермейстер занял место по правую руку от Шарки. Он постепенно приходил в себя: уже помогал военному лагерю, но говорил мало и резко и больше не смеялся и не шутил, как прежде. Свободные от забот минуты он проводил в одиночестве на стенах, где нашли смерть его товарищи, и на поле, где развеяли по хиннским традициям прах его всадников. В комнату, отведенную ему и Шарке, он не зашел ни разу, а с Шаркой, как и со всеми остальными, говорил лишь по делу. Сейчас он сидел прямой как стрела, с крепко сжатыми кулаками, всем существом ожидая появления заклятого врага.

Рейнара привели на поводке, с руками, крепко стянутыми веревками, и завязанными глазами. Герцог прошел к креслу, ведомый конвоем. При его появлении нетерпеливо заерзали все, кроме Хроуста и Латерфольта; последний подался корпусом вперед, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься к пленнику.

Подсудимого усадили в кресло. Веревки сняли, почему-то оставив руки свободными, зато шею и голени приковали к железным ножкам и спинке. Один из конвоиров, насмешливо ухмыляясь, водрузил рядом грязное знамя Митровиц с крылатым псом в латах на желтом поле.

– Снимите повязку, – велел Хроуст. – Если бы у него был разрушительный Дар, он бы давно им воспользовался.

Конвоиры неуверенно приблизились к Рейнару, и один из них, самый храбрый, стянул повязку резким движением, словно боясь обжечься. Рейнар помотал головой, насколько позволяли ремни на шее, и поморгал, привыкая к свету. Выглядел он жалко, хуже, чем перед пастями теней, несмотря на то, что его вымыли и дали чистую одежду. Исхудавший, словно его не кормили все это время, он обвел мутным взглядом собравшихся перед ним врагов: равнодушно посмотрел на Хроуста, хмыкнул при виде Латерфольта и наконец уставился прямо в глаза Шарке. Она вынесла его взгляд спокойно: в нем не было ненависти или презрения, хотя именно этот человек пять дней назад собирался ее похитить, а потом убить. Болезненная усталость, почти равнодушие… Рейнар отвел взгляд и уставился в пол.

– Герцог Рейнар из рода Митровиц, сын Хладра, – Хроуст с булавой на коленях сидел напротив. – Ответь на мои вопросы, и, возможно, участь твоя будет не так ужасна…

– Да чего с ним разговаривать! – перебил Латерфольт, вскакивая на ноги. Кирш и Петлич вскочили за ним. – Он ничего не расскажет. Мы теряем время! Этот человек убил шесть сотен наших братьев и сестер, не считая тех, что в прошлом…

– Латерф, сядь.

Тяжелый голос Хроуста заполнил зал, как вода наполняет сосуд. Латерфольт медленно опустился на стул. Шарка почти слышала, как яростно колотится его сердце.

– Я отвечу, – сказал Рейнар и поднял голову.

– Трус! – прошипел Кирш, усаживаясь.

– Предатель! – добавил Петлич.

– Я сказал молчать! – взревел Хроуст, и Сиротки наконец умолкли. – Скажи, герцог Митровиц, откуда у вас кьенгары? Свортек был не единственным?

– Нет. У нас еще много кьенгаров, я сам точно не знаю сколько. Свортек передал часть Дара задолго до смерти, но Гильдия сохранила это в секрете.

Хроуст нахмурился. Сиротки пришли в волнение, но, опасаясь гнева предводителя, удержались от комментариев.