Он приподнял левую бровь:

– Возможно.

Не знаю, почему меня застала врасплох его прямота. Он никогда не миндальничал, не смягчал формулировки, но в этот раз что-то в его тоне больно кольнуло.

Мэтти скосился в мою сторону и развел руки для объятия.

– Иди-ка сюда, тыковка.

Секунду назад я готова была заплакать, но от его слов в глазах перестало щипать. От него пахло шоколадом и кедром, и я совсем расслабилась.

Мы немного посидели вдвоем, слушая каждый свое: Мэтти следил за новостями, я – за тиканьем его наручных часов, дыханием, за ним.

«Кэрол, мама мисс Пол, просит дочь выйти на связь и сегодня записала эмоциональное обращение:

– Ливи, я тебя очень люблю. Если ты это смотришь, пожалуйста, позвони мне, скажи, что с тобой все в порядке. Мы обе тогда наговорили лишнего, но видит Бог, я совсем на тебя не злюсь. Только бы ты вернулась домой».

Мы с мамой тоже недавно повздорили.

– Ты сказала, что голодная и тебе нужно положить больше бутербродов. Про то, что продаешь их одноклассникам, ты не рассказывала.

– Ты сама все время говоришь, что мне нужно научиться вести счет деньгам. На твоих бутербродах с яйцом я заработала пятьдесят пенсов.

– Которые в воскресенье ты отдашь на благотворительность.

Я горела от негодования до обеда. Потом появились другие поводы для беспокойства.

– А ты тоже думаешь, что Оливию Пол убили? – спросила я у матери.

Она замерла над миской, в которую кидала листья салата.

– Кто тебе это сказал?

– Мэтти.

Мама напряглась, сжала губы.

– Ему не следовало так говорить.