Очнулся я в землянке, рядом, обняв меня, сидит Маша, приговаривая какие-то нежные благоглупости (или глупоблагости?), напротив меня находятся, посмеиваясь, Калиткин с Онищуком. А что со мной случилось?

Маша приказывает мне лежать и выпроваживает дохтура с хохлом, потом подходит ко мне и говорит:

– Слушай, ты, коммандос гребаный, ты же мне еще в ноябре 201… обещал беречь себя, на фига ты полез под пули?

– Я обещал? Тебе? Пули? Маш, я что, ранен?

– Да, милый, ты еще умудрился прошагать пять километров с раной в ноге, истекая кровью, и от кровопотери потерял сознание.

И потом полезла на меня с кулаками:

– Сволочь, скотина, тварь бесчувственная, нехристь такая, а что бы было, если бы ты умер, ты обо мне думаешь иногда, говнюк напыщенный, ты же идиот, не знаешь, что я беременна…

– Что беременна, кто беременна, как беременна, почему беременна, от кого беременна, от меня? – С великой радости все логические центры у меня отключились, я только покрывал поцелуями любые части тела Маши, что попадались моим губам, причем три раза умудрился поцеловать воротник любимой и два раза вообще безропотную окружающую среду.

– Все, спи, сволочь, спи, кровосос, ты должен выспаться, чтобы выздороветь, понял? Теперь на тебе ответственность еще и за НАШЕГО РЕБЕНКА…

С чего-то у меня в голове случился бзик, и я спрашиваю:

– А бойцов стрелять, окапываться и другой военной премудрости учите?

– Да, конечно, товарищ командир, учим-учим, – говорит Маша. – Затем, склоняясь ко мне, шепчет: – Дебил, думаешь, без тебя некому справиться? Лежи-лечись, тут есть кому командовать.

– А с перешивкой полотна что?

– А не твое дело, выздоравливай, ты на бюллетне! – говорит Машуня.

А потом Маша смотрит на меня как-то с сочувствием, что ли, и спрашивает:

– А чего ты о какой-то бусинке говорил?

– Бусинка? Какая бусинка?