Тут Липатов притащил чью-то исподнюю рубаху, привязанную рукавами к ветке, я передал ее добродию, и он пошел к своим бывшим союзникам.

Немцы дали очередь поверх головы пана полковника, и он обнял крепко землю, потом помахал лежа исподней рубахой и, встав, продолжил путь.

– Липатов, звони в ДОТ, мне нужен Юсупянц.

– Так точно. Маслов, дай мне «пещеру».

– «Пещера», «пещера», вызывает «липат», «пещера», ответьте «липату».

– Товарищ капитан, на проводе «пещера». – И связист Маслов передает мне трубку немецкого полевого телефона.

– «Пещера», Юсупянца к телефону, бегом.

– Так точно, товарищ «липат».

– Лейтенант, Юсупянц слушает.

– Слушай, ты можешь по моему сигналу оэфку[288] уложить в последний броневагон?

– Запросто, товарищ капит…

– Без званий, тогда приготовь своих.

И с трубкой у уха смотрю за переговорами полковника УНР с немцами, тот поднимает руку и «лезе у потылицю», значит, надо припугнуть.

– Давай, Юсупянц, можешь даже два снаряда, но только в последний вагон.

– Так точно.

Бабах, бабах, первый снаряд пролетел на полметра выше, зато второй ударил точно в броневагон. Бедный полковник опять с размаху обнял землю, наступила тишина, и из бепо начали громко орать. Затем дверцы раскрылись, и из броневагонов повалили немцы, сразу бросая оружие.

Тут же по ним стреляют из пулеметов второго броневагона, сдавшиеся немцы врассыпную бегут в мертвые для пулеметов зоны. Значит, кто-то решил драться до последнего или ждет помощи от своих.

– Товарищи, за мной, алга-а-а-а[289]! – кричу я и бегу вперед, ко второму броневагону, все три взвода, сидевшие в окопах, бегут за мной.

Пятьдесят метров – это не очень далеко, и вот мы у броневагона, безоружные немцы лежат вповалку, не хотят умирать парни. Рядом подползает полковник:

– Добродию, пан капитан, я сделав як було в уговоре, могу ли я идти?