– Я готов был допустить, чтобы Полли убили! – простонал Закари.

– Но ведь когда дошло до дела, ты не стал молчать, Зак! – воскликнула Полли. – Ты пытался их остановить!

– Но было поздно… – У него хлынули слезы.

– Посмотри на меня! Я здесь! Никакого жертвоприношения не было!

Его испуганный взгляд наконец встретился со взглядом Полли.

– С тобой все в порядке?

– Да, все нормально. – Молодой человек выпрямился. – Я готов умереть, если это спасет тебя, серьезно, серьезно!

– Не надо умирать, Зак. Теперь на обоих берегах озера будет мир.

– Но что же я натворил… мне нет прощения… – Он обвел безумным взглядом Полли, Тынака, епископа.

– Закари, – заговорил епископ мягко, но убедительно, – Уильям Ленгленд, который писал около тысяча четырехсотого года, сказал: «И все зло в мире, какое человек способен сотворить или измыслить, пред милосердием Божиим не более как тлеющий уголь, брошенный в море».

Закари замотал головой:

– Я вышел за рамки… за рамки милосердия.

Он тяжело дышал, синева вокруг губ сделалась отчетливее. Целитель протянул руку и положил ладонь на грудь Закари. Так же, как в свое время Волчонок выровнял дыхание епископа, целитель выравнивал дыхание Закари.

– Помогите ему! – велел Тынак. – Если сейчас кто-то умрет, это будет дурным знамением.

Карралис опустился на колени, приподнял Закари и прислонил его к своей груди. Левой рукой друид поддерживал юношу, а правую сунул под мокрую одежду Закари и кивнул целителю. Старик расстегнул на Закари куртку и рубашку, обнажив грудь юноши. Затем его руки присоединились к рукам Карралиса, бережно паря над телом, как будто старческие пальцы к чему-то прислушивались. Карралис дышал медленно и ровно, так, чтобы обмякшее тело Закари, прижатое к сильному и здоровому телу друида, почувствовало и подхватило ритм. Карралис посмотрел на епископа:

– Помогайте, пожалуйста!

И епископ тоже опустился на колени и простер свои длинные тонкие пальцы над грудью Закари.

Целитель кивнул Полли.

Девушка последовала их примеру – и оказалась втянута в поток живительной силы, исходящей от целителя, Карралиса и епископа. Их руки, ни к чему не прикасаясь, бережно кружили над бледной, слабой грудной клеткой Закари. Полли снова ощутила это золотистое покалывание, а потом острая боль пронзила ее тело, будто молния, пронзила и ушла прочь, оставив слабость и дрожь. И снова вернулась золотистая теплота.

Руки Карралиса будто жили собственной жизнью. Они порхали в воздухе, как птичьи крылья, крылья Жар-птицы. Его глаза из безмятежно-синих сделались цвета пылающего золота, как камень в его гривне; чуть заметные морщины углубились, стали резче. Он оказался намного старше, чем думала Полли. Она чувствовала, что ее руки, ее глаза, ее разум, все ее тело захвачены той электрической энергией, которую Карралис, целитель и епископ посылали в тело Закари. Она чувствовала, как они исправляют его сердце – но далеко не только сердце. Исцеление протекало не только на физиологическом уровне – оно что-то меняло в самой сущности Закари.