– Но у меня есть смертоносное оружие.

– Они услышали о нем только месяц назад. И не привыкли бояться его. А барабаны они слышат всю жизнь, и каждый раз при звуках этой дроби у них сжимается сердце.

– Нужно схватить старца. Тогда никто не посмеет мне угрожать. Американцы наверняка уже на пути домой.

– Когда вы собираетесь выступать?

– Мы собираемся выступать, как только я приму решение, – сказал Корасон и жестом отпустил Эстраду.

Было девять часов утра.

В девять сорок пять новое чучело Генералиссимуса болталось на флагштоке.

Никто из охраны не видел, чтобы кто-нибудь залезал на мачту и подвешивал чучело. И никто не мог объяснить, каким образом тело рядового Торреса, снявшего первое чучело, оказалось на земле у основания мачты.

Торрес был мертв. Из его груди вырезали сердце.

На этот раз никто не согласился лезть на мачту.

Когда Эстрада рассказал об этом Корасону, тот вышел на дворцовую лестницу и закричал:

– Эй, ты там, в карауле! А ну-ка полезай за чучелом!

Но часовой даже не повернулся на крик, он смотрел куда-то вдаль.

– Эй! Кому я говорю? Ты что, не слышишь?

Ни один мускул не дрогнул на лице часового.

Корасон обратился с приказом снять чучело еще к трем охранникам.

Те тоже не обратили на него никакого внимания.

Зычный рев Корасона оборвался, и воцарилась тишина. Непрерывная барабанная дробь только подчеркивала ее.

Корасон поднял глаза на новое чучело. Опять военная форма и увешанная орденами грудь – как у самого Корасона. Точь-в-точь пестрый фруктовый салат.

К форме, как и в первый раз, прикрепили что-то вроде флажка. Набежавшая тучка принесла с собой легкий дождик, повеял ветерок. Полотнище развернулось, приоткрыв слова: