— Сегодня плыть — уму не постижимо, как в воду лезть.

— До обеда ремонт лодок, а там, может, и потеплеет, — говорю я.

Лодки после нескольких перекатов стали течь. Беда невелика, если есть смола или вар, но ни того, ни другого у нас нет. Конопатим, отдираем кусочки смолы с тех мест, где не нужны, и чиним.

К обеду погода прояснилась.

Не успели проехать и двух километров, как на левом берегу увидали мечущуюся фигуру человека, он что-то кричал, махал руками. Возле него была лодка. В это время мы продвигались вдоль громадной скалы, вдавшейся в реку. Вода с рокотом плескалась о камки, поджимая лодку к скале.

— На ту сторону, — сказал я гребцам и повернул лодку к стремнине. — Греби!

Течение было настолько сильным, что достаточно было десятка взмахов веслами, как мы уже пересекли реку и оказались рядом с человеком. Это был Иван О.

— Как тетради? — первое, что я сказал.

— Все в порядке. Но утонули патефон, палатка и печенье…

Это первая в нашей партии серьезная авария. Вечером, сидя у костра, я сшил из клеенки сумку для дневников. Теперь они погибнут, если погибну я. Больше уже с ними не расстанусь. Да если и погибну, тетради будут при мне. Текст сохранится. Он написан простым карандашом.

23 июля. Утро. Свежий ветерок заставляет поеживаться. Едем протокой, выходим на Амгунь, снова в протоку. Раньше скал не было, теперь стали появляться. Идем вдоль высокой мрачной горы с обнаженными камнями.

— Череп! — внезапно закричал Перваков. — Череп!

В расщелине скалы, забитой илом, тускнел череп. Течение в этом месте было очень сильное, и стоило немалого труда подтянуться к нему. Виден только затылок и черный широкий шов. Перваков протянул руку к уже было ухватился, но Баженов не смог удержать лодку на одном месте. Снова подгреблись. На этот раз Перваков запустил руку под череп и стал освобождать его. Баженов то ли засмотрелся, то ли течение усилилось, но волна с силой ударила в борт и лодку снова отбросило. Перваков не ожидал такого, качнулся в сторону, и череп упал в реку.

— А, чертова кукушка! — закричал Перваков на Баженова. — Ведь там клад мог быть!

Баженов молчал. А я смеялся.

Вдоль протоки разбросаны затопленные кустарники и принесенные с верховьев коряги. Вода падает, но пока еще много затопленной земли. Стараясь заглушить горечь потери, Перваков отчаянно гребет. Баженов не поспевает за ним и получает от него за это яростную ругань.

С Амгуни доносятся голоса.

— Тяжко, видно, им, кричат, — миролюбиво говорит Баженов.

— Тяжко, — передразнивает его Перваков, — греби, кукушка!

На Амгуни решили сделать привал. Накрапывает дождь. Пьем чай. Капли, словно хрустальные, рассыпаются от удара о чашку. Дальше не едем. Ставим палатки. Темнеет быстро. Вода прибывает.