— Найти и допросить. Во вторник мы сняли с нее подозрения, но потом случилось вот это.
Я натянул на себя куртку.
— Что вы делаете?
— Я хочу посмотреть.
— Там нечего смотреть. Его там нет. Это всего лишь маленькая хижина с разным хламом внутри.
— Там есть что смотреть. — Я достал из кармана ключи от машины. — Вы просто смотрите не туда.
Дансо вздохнул и потер лоб.
— Мы смотрим на это не его глазами?
— Именно так.
— И вы объясните моей хозяйке, почему я опять поздно вернулся домой?
— Вам никуда не надо меня везти. Скажите мне, где это, и все. Вам вовсе не надо мне помогать.
— Да нет, надо, — устало сказал он. — Надо.
Мы двигались друг за другом — я следовал за хвостовыми огнями его черного «бимера». Мы направлялись к северу по Б-840 и к восьми часам достигли окраины Интерливерского леса — этих величественных темных гор, которые вырастают из ночного неба и отвесно спускаются в неподвижные воды Лох-Эйва. Мы оказались далеко к северу. Я никак не мог понять, что все это значит и почему Дав выбрал направление на север, а не на юг, в Лондон. Когда мы остановились на узкой тропе, поднимавшейся по берегу речушки к расселине между двумя горами, то словно попали в другую вселенную.
— Видите шале?
Мы прошли полдороги, когда Дансо остановился на тропинке и повернулся, чтобы взглянуть на дорогу и озеро. На берегу стоял маленький дом под черепичной крышей, вода в озере подсвечивала его серебром. Вокруг росли кипарисы Лейланда, и, присмотревшись, я заметил освещавший деревья изнутри огонек охранной сигнализации.
— Семья сейчас уехала в Лондон. Они оставили нам ключ, но мы и так уже все проверили. Там чисто. — Он повернулся на запад и указал своим длинным пальцем, бледным в наступившем сумраке, туда, где в озере отражались звезды и немногочисленные облака.
— «Воксхолл» был там, на дальнем конце, его просто оставили на стоянке в среду, во время вечернего чая. Отсюда стоянка не видна. Потом нашелся таксист, который рассказал, что остановился, чтобы помочиться, внизу, в начале той тропки, где мы оставили свои машины, и когда взглянул вверх, увидел, как Малачи Дав стоит в дверях хижины и смотрит на него оттуда. Сказал, что это было — вроде как на тебя смотрит орел. — Повернувшись, Дансо начал подниматься по тропинке. — Именно в ту ночь дежурный смены разыскал меня по телефону и лишил первого приличного сна за всю неделю.
Я последовал за Дансо, не отрывая глаз от его ботинок, которые жена, должно быть, выбрала ему для спокойной кабинетной работы, а не для того, чтобы он скользил в них по траве. Тяжело ступая, овцы расходились подальше от нас. Ветер швырял листья и расчесывал траву, словно волосы, но в куртке мне было жарко. Я попытался оценить свои ощущения, попытался нащупать собственный страх — и не смог. Дава здесь не было. Нет, его здесь не было. Дансо шел впереди, выпрямив спину и расправив плечи. Я видел, что он тоже напуган, но не собирается мне об этом говорить.
Пройдя изгородь, мы увидели хижину, зажатую меж двух вертикальных склонов. В трех метрах от нее мы остановились. Крыша была покрыта мхом, окна смотрели на нас пустыми глазницами. На ветру хлопала узкая лента полицейского ограждения.
— Когда мы сюда пришли, она была не заперта, — сказал Дансо. Ветер подхватывал его голос и задувал в пустое здание, ударяя о холодные стены. — Сержант распахнул дверь ногой как нечего делать. Вот. — Он подал мне фонарик. — Смотрите.