— Из-за разложения.
— Именно. И тогда с нее нельзя взять отпечатки. — Подойдя к стеклянной панели, он посмотрел в зал ожидания. Там Стразерс принес Анджелине чашку какой-то жидкости и стоял, глядя на нее — ничего не говорил, а просто смотрел на нее со своей гнусной улыбкой. — Я обсуждал это с шефом. Прежде чем делать публичные заявления, мы хотели бы подстраховаться — взять ДНК. Но тогда придется ждать до следующего понедельника, и вообще, по идее, для нас это самый быстрый способ идентификации. — Он откашлялся. — Только, видите ли, когда я сказал, что есть осклизлость у него на пальцах…
— Да?
— Она есть и на лице — вот почему я вам об этом рассказываю. Я уже чуть было не позвонил и не сказал: «Забудьте об этом, мы подождем результаты анализа ДНК». Не уверен, что я хочу, чтобы она через это прошла.
Мы оба смотрели на Анджелину, находившуюся за стеклянной панелью. Она стояла посреди комнаты, стараясь держаться прямо, и слушала то, что говорил патологоанатом. Чашку с питьем она держала перед собой обеими руками, хотя обычно застенчиво прятала их за спиной. Юбка выпирала сзади так, словно под ней находился турнюр.
— Но знаете что? — с легкой улыбкой сказал Дансо. — Знаете что? Теперь я не уверен, что мне стоило беспокоиться. Она выглядит так, словно может вынести что угодно.
Стоявший в морге запах не имел ничего общего с тем, чего я ожидал. Воздух был довольно свежим и приятным, можно сказать, совсем нестрашным. Запах смерти не ощущался даже в комнате для опознания. Скорее, она напоминала недавно убранную столовую, со свежесрезанными желтыми цветами в вазах. Вдоль стен я увидел семь или восемь сидений, возле каждого лежали Библия и голубая коробка бумажных салфеток, а вдоль дальней стены находилась тележка, на которой лежало накрытое простыней тело. Возле нее стоял служитель морга в белом халате, его рука покоилась на бело-голубом полотенце, закрывавшем лицо трупа.
— Вы знакомы с обстоятельствами нахождения данного тела, — сказал патологоанатом, — и знаете, что на лице может наблюдаться некоторое изменение цвета. Если это ваш отец, он может выглядеть не совсем так, как при жизни.
— Я понимаю.
Пристально глядя на нее, он кивнул.
— Тогда приступайте. Не спешите. Смотрите сколько хотите, а если понадобится сделать перерыв, мы выведем вас отсюда, и вы сможете сделать передышку. Зайдете сюда позже. Времени у вас сколько угодно.
— Я готова.
Я затаил дыхание, сердце у меня стучало так, что билось о ребра. Служитель морга откинул полотенце. Дав лежал на спине, видно было только его лицо, простыня была подтянута вверх, чтобы скрыть следы от веревки, на которой он повесился. Первое, что я подумал, глядя на него, — Господи, как же он похудел! Он потерял не меньше тридцати килограммов. И выглядел совершенно иначе: челюсть опустилась на грудь, щеки сползли на простыню, собравшись в складки. От густых волос остались лишь редкие клочки, а кожа утратила свой ярко-красный оттенок — даже под нанесенным служителем слоем грима можно было увидеть, что она желтовато-коричневая. Под действием силы тяжести она сползла с лица, так что резко выделялась носовая кость. Я смотрел на него не мигая, прислушиваясь к собственному дыханию. Мысленно я уже сотни раз побывал в этом морге, глядя на мертвое тело Дава.
— Анджелина, — откашлявшись, спросил патологоанатом, — это останки вашего отца, Малачи Дава?
Она повернулась ко мне, прижав руку к губам. Я обнял ее, и она уткнулась лицом мне в грудь.
— Боже мой, Боже мой!
— Анджелина! — мягко сказал Дансо. — Как ты себя чувствуешь, детка?
— Да, — кивнув, пробормотала она. — Да.
— Ты уверена, девочка? Может, тебе надо еще разок взглянуть, чтобы увериться? У тебя полно времени. Он немного похудел — в последнее время жил в суровых условиях.
— Это не имеет значения, — пробормотала она. — Не имеет значения.