Река сделала несколько поворотов и вывела нас к Тымовскому. Пожалуй, по количеству населения и внешнему виду самого города Тымовское мало отличалось от Александровска, разве что тюрьмы здесь не было, в результате чего в архитектуре отсутствовала генеральная доминанта. Капитальные строения сохранились вдоль береговой линии и находятся в плачевном состоянии, их разрушение было столь серьезно, что выделить среди них административные здания не представляется возможным.

Местность, в которой располагается Тымовское, серьезно отличается от других местностей Сахалина – здесь она подчиняется больше горизонтальным линиям: сопки здесь невысоки и больше напоминают пологие холмы, немногочисленный лес высох и перегорел, впрочем, как и везде в долине Тыми и Пороная. Но если в районе Углегорска выгоревший лес перерабатывают в древесный уголь, то здесь этот промысел не развит совершенно, и лес, выгоревший несколько раз и превратившийся в уголь, потребляется исключительно здешним населением. Таким образом, в экономической жизни острова Тымовское никакой заметной роли не играло, выступая лишь как перевалочный пункт между югом и севером.

Население Тымовского насчитывает примерно семьсот тысяч человек, во всяком случае, насчитывало до землетрясения. К моему удивлению, не все из них покинули берег – и по городу бродили компании людей, вооруженные чем попало, и занимались мародерством, хотя это могли быть и александровцы. На нас они внимания не обратили, целиком поглощенные своим занятием.

Никакой власти на берегах нами замечено не было, город горел, и больше та его часть, что располагалась на сопках. Я насчитала несколько очагов, дым от которых соединялся и поднимался расплывчатой тучей.

Я поинтересовалась, есть ли у Артема некоторый план нашего возвращения на юг, он ответил, что есть некоторые соображения. Он полагает, что на юг лучше уходить по воде, во всяком случае поначалу, отступать по автомобильной дороге и по дороге железной он считает смертельно опасным, поскольку она будет непременно заполнена беглецами из Александровска и Тымовска. Добравшись до цивилизованных территорий, сохранивших управление и администрацию, следует выйти к дорогам, пока же лучше придерживаться глуши.

Тымовское миновали быстро и без происшествий. Передвигались мы медленно, лодка была перегружена, и двигатель не справлялся, частенько переходя на повышенные обороты и разворачивая лодку бортом к течению. Артем ругался и выруливал, но нас все равно успевало снести на несколько метров. Впрочем, скоро Артем открыл более эффективный способ борьбы с течением – брал под углом к потоку и шел зигзагами. Сама река скорости тоже не способствовала, мы поднимались к верховьям, и по мере продвижения проходимые участки встречались все реже и реже, жаркое лето и маловодье, каменистые отмели и привычные деревья поперек русла. Но здесь лебедки не было, приходилось то и дело выбираться на берег и перетаскивать лодку посуху, а в самых мелких местах мы впрягались в нее вместе и волокли.

Через пятнадцать километров Артем причалил в удобном месте, где излучина реки создавала пляж из мелкой гальки. Мы нагрели воды и пообедали бульоном с сухарями.

Артем молчал и выглядел спокойным. Я же пребывала в смятении. Я находилась за гранью смятения, в карте моих эмоциональных реакций не находилось нужного образца, я не знала, как себя вести. То, что случилось со мной в последнее время… Наверное, если бы рядом со мной не было Артема, я бы кричала. Артем это понимал. Во всяком случае, он не задал ни одного лишнего или глупого вопроса, и я была ему за это благодарна.

После бульона Артем объявил полчаса отдыха. Я не знала, чем заняться, и с тревогой смотрела на ручей, опасаясь нежелательного визита, проверяла пистолеты и разминала кисти.

Артем занимался камнями. Он сгреб вокруг себя множество гальки и неровных камней размером с кулак и составлял из них башню. У него определенно был к этому талант – совсем не подходящие друг к другу камни находили общие точки и выстраивались как мидии в садке вдоль направляющего троса, и строение росло, быстро достигнув полутора метров и сохранив при этом толщину в запястье. Думаю, Артем смог бы поднять сооружение и выше, однако ему стало лень вставать, сидя же он доставал рукой только до полутора метров. Положив последний камень, Артем толкнул башню в основании, и камни рассыпались. Артем сказал, что нам пора.

Наше дальнейшее продвижение в верховья Тыми было трудным и утомительным. Река становилась уже, и бороться с отмелями и упавшими деревьями становилось все сложнее. Я устала, Артем устал, но виду не подавал. На закоряженных отмелях он брался за линь и тащил лодку поверх коряг, я шагала рядом. Если поперек русла лежало сгнившее дерево, мы брались за лодку вместе и вместе перетаскивали ее на открытую воду. Я видела, что он устал. Иногда он забывался и, взявшись за линь, отдавал мне багор, хотя обычно со своим оружием не расставался.

Это был странный предмет. Чрезвычайно удобный, ловко ложившийся на предплечье, практически с идеальным балансом. Едва багор оказывался у меня в руках, я немедленно ощущала желание метнуть его. Но я не осмеливалась это сделать.

Через три часа после привала мы встретили человека. Он сидел за одним из поворотов на каменистой отмели. Он не скрывался и, увидев нас, помахал рукой. Мы приблизились.

Старый каторжный, лет пятидесяти, сидел у костра, сушил портянки, развешанные по корягам, грел ноги и улыбался. Рядом на валунах лежала легкая байдарка, на которой он, видимо, и умудрялся перемещаться против течения.

Мы поинтересовались, застал ли он бунт в Тымовском и возможно ли убраться железнодорожным транспортом? Каторжный сказал, что возможность уехать на поезде пропала после первого сильного толчка, разгром в Тымовском он не застал, потому что понял, к чему все движется, и убрался заранее. Японец улыбнулся.

Я не согласилась. Землетрясение, может, и повредило инфраструктуру и систему управления, но это временные трудности, в ближайшее же время бунты и возмущения будут подавлены и порядок непременно восстановится.

Японец улыбнулся снова.

– А вы разве не знаете? – спросил он.

– Нет, – ответила я. – Мы были в экспедиции, мы ничего не знаем.

– В экспедиции? – Теперь удивился уже каторжный. – Забавно. Я не слышал этого слова много лет… Знаете ли, я некогда служил инженером…