Наконец позвонил Миша. Я так ждала его звонка. Даже рассердилась. Хотела его позлить и сказала, что Сева сделал мне предложение. А Миша пожелал мне счастья в семейной жизни и повесил трубку. Что теперь делать? Когда езжу на фабрику, то выхожу на каждой остановке и жду следующего трамвая, но его ни в одном нет. Надо решиться и спросить у Мишиного друга, с которым он всегда держался вместе, где Миша.
Всеволод приехал вчера и сразу сделал мне предложение. А я его еле узнала. Совершенно отвыкла. Он стал очень неприятный. Или был. Лицо у него розовое. Руки — красные. Он лысеет и носит короткую прическу, только сзади волосы отпущены и завиваются колечками. Глаза как гороховый суп. Сам небольшого роста, не выше меня. Постоянно серьезный, деловой, все знает. Собирается держать экзамены в авиационный институт. Проваливал туда два раза до армии. Теперь, говорит, после службы — льготы. Когда я заговариваю с ним о чем-нибудь сложном, то он уводит разговор в сторону — видно, боится осрамиться. Если включаю магнитофон, то он делает вид, что вслушивается и о чем-то внутри себя переживает, а сам в это время стучит ногой и перебирает пальцами, разве можно? Он — человек, который знает, что ему надо. Вот выбрал меня и все — хоть лопни, а будь его женой. А может быть в нем ко мне что человеческое? Он нарассказал мне очень страшных вещей. В часть, где он служил, приходили из поселка одиннадцати-двенадцатилетние девочки, а вечером прибегали матери, били их и тащили домой. На следующий день девочки опять приходили. А взрослые бабы приходили и просто ложились. Солдаты ставили такой бабе стакан воды с куском хлеба, и ею пользовался кто хотел. Я не могу себе даже представить такой ужас.
Сева остановился у родных. Встречаемся с ним каждый день. За что я его любила? Ведь он первый учил меня целоваться. Как я могла это с ним делать? Сейчас только назло Мишке разрешаю Всеволоду себя трогать. Мне даже хочется иногда ему отдаться назло Мишке. Вчера выпили за встречу, и, выпивший, он смотрел на меня такими сладкими глазами, что стало противно.
Сегодня Всеволод говорил с мамой. Он ей давно нравится, и мне она всегда говорила, что мечтает иметь такого зятя. Мама сказала, что с нашим браком надо повременить, пока я хотя бы закончу училище, а это еще два года, и мне будет как раз восемнадцать. За это время Всеволод поступит в институт и вообще как-то устроится в Ленинграде.
Из дневника Миши.
Я бросил ходить на практику. Ну их всех к черту! Тошнит меня от этих табуреток! Чтобы мать не догадалась — ухожу утром, будто на практику, а сам иду на Петропавловку, залезаю на наш с Лехой бастион и там сплю. Говорят, утром солнечные ванны полезны. Потом иду к зоопарку, перелезаю через забор и хожу смотрю зверушек.
Позвонил Гальке. Она сказала, что какой-то деятель хочет на ней жениться. Я пожелал ей счастья. Не буду больше звонить.
Из дневника Гали.
Я сказала Всеволоду, чтобы он не ходил ко мне и не звонил. Не могу его видеть.
Практика кончилась. Проклинаю себя, что не успела поговорить с Мишиным другом. Не могу даже узнать Мишин адрес — не знаю фамилии. Хоть плачь! Да и плачу часто. Все готова ему простить! Только бы он пришел или позвонил. Где он? Что с ним? Может быть, он умер?
Ко мне заходила Маринка. Она сказала, что все мои страдания по Мишке ерунда. Вот она поняла, что не любит Сашку, а ведь живет с ним. Правда, ничего от него не получает и не чувствует себя женщиной, только больно всегда, но она идет на это ради Сашки, потому что он к ней очень привязан. У них будет ребенок, и родители разрешили им жить. Сейчас они ходят в исполком, чтобы выбить Маринке разрешение на брак. Она сказала, что я зря отказала Всеволоду, а тем более бросила Толю. Он сейчас из-за меня пьет.
Я рассказывала Маринке, как люблю Мишу. Она долго не соглашалась с тем, что можно так сидеть униженной и ждать. Потом сказала, что вообще-то кто его знает. А когда уходила, сказала — хоть я и дура, а она мне завидует.
Я решила, если не буду Мишиной, то ничьей. А если стану его, то после этого покончу с собой.
Из дневника Миши.
Вчера встретил Валеру. Он узнал меня. Мы поздоровались. Валерий был с двумя друзьями и тремя бабами. Они все были поддавши. Он сказал, что если я хочу выпить и послушать фирменный магнитофон, то могу двигаться с ними. Я пошел. Все ребята, кроме Валеры, были хорошо одеты. На нем старые вельветовые брюки песочного цвета, розовая рубаха, завязанная узлом, и грязные кеды. Я был одет еще хуже и стеснялся своего вида. Мы зашли в угловой магазин. Они взяли три бутылки водки и пять «тридцать третьего». Парень с прической как у Гоголя сложил бутылки в кожаный портфель. Его звали Володя. Волосы у него черные, даже с синевой. Лицо белое, точно в мелу. Глаза карие, коровьи, умные. Губы толстые и красные. Зубы плохие, но он все время широко улыбается. Володя выше Валеры, брюки на нем цвета яичного желтка. Очки на пол-лица. Под футболкой впалая грудная клетка. Руки как две плети. Сам словно истощен и изнурен, но, как человек в последней степени утомления, расслаблен и весел.
Мы сели в автобус. Сошли у «Юбилейного». В начале Большого зашли в подворотню. В глубине двора парадная, у которой парень, который был все время серьезен, сказал, что это и есть гнездо. Поднялись на шестой этаж. Открыла девица в роскошном халате. Фигура — полный порядок. Глаза как незабудки, веселые, с виду небрежные к окружающим, а на самом деле она все секет. Сказала, думала — мы не придем. Валерий нас познакомил. Наташа небрежно на меня посмотрела.
Квартира трехкомнатная. Комнаты огромные и мебель в них тоже. Две стены до самого потолка занимают полки с книгами. Стоит старинное бюро и кресло такого же стиля. В углу рояль, а над круглым столом в центре с потолка свисает бронзовая люстра. Во второй комнате два шикарных дивана, трехстворчатый шкаф, трюмо и очень красивый торшер с большим колпаком. Третья комната — Наташина. У нее стоит японский стереомагнитофон, а стены завешаны фотографиями поп-групп, голыми бабами и мужиками.
Володя потащил одну бабу на кухню. Говорил, что та обязана приготовить жратву, это ее профессиональный долг, а Сима смеялась и отказывалась, но потом он ее уговорил. Серьезный парень, которого звали Костей, включил магнитофон. У Кости даже прическа серьезная, а похож он на ковбоя из американского боевика. Телом сухой, как вобла. Узкий, и плечи на одной линии с бедрами. На правой руке серебряный перстень. В него вправлен прозрачный камень, под которым нарисовано женское лицо с ползающими по нему муравьями. Перстень ему сделал Валерий.
Костина баба, Виктория, сказала, что у нее болит голова от этой музыки. Ну и дура! Володя закричал из кухни, чтобы она положила вату в уши и не мешала всем тащиться. Она вообще противная баба! Лицо как смытое дождем объявление: все выцветшее, только губы, накрашенные алой помадой, как у вампира, напившегося крови. Брюки на ней такой ширины, что каждая штанина, если ее зашить с одного конца, сгодится Виктории спальным мешком или саваном. На левой брючине вышита роза. На теле тельняшка, поверх которой джинсовая куртка. Помесь пирата с ковбоем, а на ногах — босоножки на платформе.
Я спросил Валеру, где его жена. Он сказал, чтобы я лучше поинтересовался, где хозяйка дома. Я пошел искать Наташу. Она курила, пуская дым над роялем: Я спросил, чего она ушла. Наташа сказала, что не выносит Тамару, с которой пришел Валерий. И вообще, женился — так ходи с женой.