— Нет, конечно. Пытаюсь напомнить тебе, что он все еще твой отец.
Я это понимаю. Знаю, что он мой отец, но не представляю, как общаться с ним после такого. После всего, что я увидела. А мама… интересно, она знает?
Во мне сейчас внутри кипит такая бурная деятельность — справиться трудно. Я хочу позвонить и рассказать все маме, спросить у отца, как он мог и увидеть, как его выведут из нашего большого дома под конвоем, но Тарас меня успокаивает. Прижимает к себе, целует, расслабляет. Он тоже за то, чтобы разобраться с отцом, но просит не гнать лошадей. Он обязательно позвонит прокурору, но завтра.
Весь следующий день проходит на нервах. Я то и дело пересматриваю новости и заглядываю в телефон. Уверена, мама позвонит, как только отца арестуют. Скажет, что во всем виновата я и Тарас. Обвинит нас и будет права, потому что это я сказала, что мы должны это сделать, но о задержании я узнаю из новостей поздним вечером.
По телевизору сообщают о задержании моего отца, я вижу его на экране, вижу заплаканную маму и смотрю на все еще погасший экран телефона. Мама не звонит. Ни о чем не рассказывает. Молчит. Звонок раздается ближе к ночи. Мы уже собираемся ложиться, когда мой телефон оживает.
— Алло, — отвечаю с опасной, боясь нарваться на обвинения, но мама сообщает охрипшим от слез голосом:
— Он не виноват. Это не он. Не его притоны.
— А чьи, мама? Я видела документы.
— Ты такая глупая, — бросает она в трубку и отключается.
Попытки дозвониться к ней снова не увенчиваются успехом. Мама отправляет меня в черный список, и я не понимаю, что конкретно она имела в виду. Она что-то знает? Знает, кому принадлежат эти притоны, но не рассказывает? Или же просто на слово верит отцу? Думает, его подставили? Но это смешно! Он бы давно узнал, кто с ним так поступил и наказал этого человека! Я в этом уверена!
Пока идет расследование, Тарас меня подбадривает и говорит, что все будет в порядке. Я не знаю, почему волнуюсь больше, потому что отца могут посадить, или потому что отпустят. Я до конца не верю, что ему дадут срок. Сколько уже было задержаний? Кажется, три, но его всегда отпускали, потому что были знакомые, но на этот раз происходит иначе. Его закрывают. Я смотрю результаты суда по телевизору и все-таки грущу и даже плачу, а потом… потом меня озаряет неожиданной догадкой. Демьян! Единственный человек, ради которого отец мог взять на себя вину — Демьян, мой брат. Поверить не могу, что папа сел, чтобы не посадили настоящего преступника!
Мне становится противно. От мамы, которая все знала, но предпочла умолчать в суде. От отца, который принял решение прикрыть Демьяна. И от себя, потому что я не догадалась. Демьяна я всегда ненавидела, теперь же эта ненависть лишь укрепилась. Осознаю, что теперь у меня нет никого, кроме сына и Тараса. Ни отца, ни матери, а брата у меня никогда не было. Мама так и не достала меня из черного списка, потому что я решила пойти по закону и отдать документы, куда нужно. Меня, родную дочь, она не простила, а сына, который действовал противозаконно — да.
Эпилог
— Мама, смотри что я нашел! — ко мне на всех парах мчит довольный Матвей.
Издалека не могу рассмотреть, что именно он держит в своей пухленькой ручке, но подозреваю, что это не очень мне понравится. Так уж вышло, что наш сын не просто догнал, а перегнал своих сверстников. То ли мы с мужем слишком много внимания ему уделяли, то ли действительно родили особенного ребенка, но в свои пять с лишним лет он знает столько, сколько не знают многие дети в начальной школе.
— Что там, сынок?
— Лягушка, — сын демонстрирует мне свою находку с широкой улыбкой на лице.
Не знаю, откуда у него эта абсолютная бесстрашность и невзыскательность. Я едва в обморок не падаю при виде скользкой и мерзкой лягушки, а он — спокойно ее в руки берет, еще и целует. Господи…
— Мет, отойди от мамы, а то она у нас в обморок хлопнется! — звучит рядом голос Тараса.
А я правда близка к обмороку. Особенно, стоит вспомнить о том, как год назад мой сын целовал лягушку с надеждой, что она превратится в принцессу.