– И на кой тебе сдались эти пленные? А пуще того, если кто сверху пальнёт или сзади?

– А некому. Я часть пострелял, парни из «станкача» пару очередей дали. А остальные на ту сторону наблюдательного пункта попрыгали. А там вы. А пленные – так случайно получилось. Я вот этому, что на четвереньках, кулаком дал по темечку. Он поплыл, а тут их сразу человек пять в окоп свалились. Ну, я его на карачки поставил, пулемёт сверху кинул и поверх голов пальнул.

Точно, эту очередь я слышал, она мне об ординарце и напомнила.

– Четверо сразу сели, а один ко мне кинулся. Я ему в лоб выстрелил. Вон тот, с галунами на рукаве. Потом ещё двое к нам свалились. Я и их посадил. А тут этот, – он кивнул на коленопреклонённого немца, – дёргаться начал. Вот мне в голову и пришло. Я гранату вынул, ему под нос сунул и кольцо долой. Они и замерли. Так вот и получилось.

Да, такое кому расскажи – не поверят. С другой стороны, в то, что человек может на руках перетащить пулемёт весом 70 килограммов, тоже никто не поверит. И хрен с ним, я-то это вижу своими глазами! В тылу раздалась стрельба, фрицы встрепенулись, но Корда махнул на них рукой, неторопливо так, с ленцой, и они снова скисли. Я выглянул из траншеи.

Та группа немцев, которая пошла в обход, атаковала. В траншеях всё ещё шла свалка, но до тыловой позиции немцы так и не дошли. Так что находящиеся там бойцы, переживающие своё вынужденное бездействие, встретили нападавших со всем «гостеприимством». Немцы залегли и начали поливать траншеи из пулемётов. К нам в тыл вышел взвод. Это если судить по плотности огня и количеству пулемётов. По штату их один на отделение, а по нам било четыре штуки.

Ощутив поддержку, немцы активизировались. Те, кто засел в захваченных участках траншей, и те, что залегли перед ними, снова полезли вперёд. Опять началась стрельба, раздались крики. А потом позади немцев появился танк. Серая туша вынырнула со стороны ДОТа, и противник с дружным рёвом поднялся в решительную атаку. Танк на секунду замер и полоснул из пулемётов по… фрицам.

Дал одну очередь, вторую… Развернулся и попёр на залёгшую цепь. На борту ярко выделялась красная звезда. Я оглянулся. Стоящие на ногах радостные немцы перед Кордой на глазах серели и тихо опускались на дно траншеи. Мой ординарец, не сменивший позы, лениво погрозил им пальцем. Позади снова раздался треск пулемёта – и вдруг наступила тишина.

Я снова выглянул. На всей позиции немцы вставали, бросали оружие и поднимали руки. Те, что подошли с тыла последними, направлялись к нашим окопам. Оружия у них не было. Танк фыркнул и пополз следом, как пастух, подгоняющий отару овец. Я положил руку на плечо Корде.

– Всё, Владимир Семёнович, выгоняй их наверх. Насиделись.

Мой ординарец приподнял пулемёт и качнул стволом вверх. Немцы поняли, стали подниматься на ноги и вылезать на бруствер. Когда в траншее остались только мы и наш «столик», Корда смущённо попросил:

– Товарищ лейтенант, помогите мне встать. Ноги затекли.

Я помог ему подняться. Он привалился к стенке, а я тем временем стал брать гранаты, вставлять в них кольца и распихивать по карманам. Последней взял и сунул за пояс противотанковую. Немец повернул голову, понял, что гранат больше нет, и, упав на дно окопа, зарыдал. Да, совсем ещё молодой, максимум лет девятнадцать. Оставив свою няньку приводить конечности в порядок, выпрыгнул наверх.

Чёрт, немцев тут ещё до хрена. Тех, последних, осталось человек тридцать. Да и из траншей вылезло почитай столько же. Тем временем Корда выкинул из траншеи немчика и вылез сам. Встал рядом со мной, небрежно направляя висящий на плече пулемёт одной рукой. Пленные фрицы собирались в середине пространства между траншеями и ходами сообщения, а на брустверах, напоминая, что дёргаться не стоит, появились и уставились в толпу тупорылые стволы пулемётов.

Я посмотрел на часы. 11.39. Весь этот бой продолжался сорок одну минуту. Немцы, сначала какие-то прибитые, начали оглядываться. Офицеров среди них было только двое: лейтенант и обер-лейтенант. Лейтенант, похоже, сильно получил по голове, потому что всё время трогал её руками. Обер был зол. И с каждой секундой становился всё злее. Учитывая его относительно опрятный вид, могу предположить, что он командовал обошедшим нас взводом. И сдался от неожиданности, нарвавшись на плотный огонь, да ещё увидев немецкий танк с красными звёздами.

А теперь он понимает, что нас осталось с гулькин нос, и может сделать глупость. Надо бы ему помешать.

– Oberleutnant, komm zu mir! [17]

Он оглянулся на меня, осмотрел пыльную, помятую форму, выпрямился, вздёрнул подбородок и надменно сказал:

– Ich werde nur mit einem höheren Offizier sprechen[18].

– Ich bin der Senior Officer hier. Und vergiss nicht, Oberleutnant, dass Sie Ihre Hände erhoben haben und sich gemäß der Genfer Konvention wie ein Gefangener verhalten sollten[19].