Глава VI

Было без десяти минут семь. Я очень не люблю ждать, и мне не нравится, когда ждут меня. Поэтому я вышел из подъезда своего дома заранее и проследовал за ограду. Черная машина с затемненными стеклами уже ждала меня. Не успел я плюхнуться на переднее пассажирское сидение, как машина рванула с места. Оказалось, что при мощном старте покрышки визжат не только в кино. Я повернулся к шоферу, собираясь, как мужчина с мужчиной обсудить крутящий момент, число лошадиных сил и прочие, дорогие сердцу любого водителя, вопросы. Шофер был не вчерашний — другой. По стилю оба они не слишком отличались — такой же черный костюм и неприступное выражение лица. Еще одна копия Роберта Карловича в юности. В том, что это другой человек, я не сомневался — у сегодняшнего водителя были смешные мушкетерские усики, закрученные колечками кверху. Уж я-то хорошо знаю, что такие усики за ночь не отрастают. У некоторых они не отрастают вовсе, как я уже, кажется, упоминал. Ни за ночь, ни за две, ни за полгода. Ваш покорный слуга трижды пытался сделаться заводчиком усов. Наилучшее мое достижение в этом направлении напоминало зубную щетку из натуральной свиной щетины, отслужившую двадцать лет на фронте гигиены ротовой полости.

Настроение у меня было самое благодушное и несколько игривое. Поэтому я планировал высказать водителю пару-тройку комплиментов касаемо усов. Еще я собирался уяснить точный смысл слова «нафабренные», значение которого я, в общем и целом представлял, но хотел бы уточнить. Почему-то я был уверен, что шофер владеет этим термином досконально. Едва я открыл рот, чтобы произнести учтивую глупость, как шофер резко произнес: «Дайте сюда вашу левую руку, скорее!». Я не очень понял, как именно следует «дать руку», но сообразил, что речь идет о чем-то серьезном, и протянул руку влево, поместив ладонь где-то между рулем и физиономией водителя. Не отрывая взгляда от дороги, коварный возничий ткнул меня в тыльную сторону кисти чем-то острым. Мне сделалось очень больно, о чем я с возмущением собрался сказать этому негодяю. Но вместо этого закрыл глаза и заснул.

То, что меня похитили, я сообразил далеко не сразу. Сначала я решил, что это Роберт Карлович, руководимый своими психологами, снова ищет, как бы подоходчивее преподать мне новые знания. Если бы я более усердно старался извлекать уроки из всего, с чем сталкивался в жизни, в том числе и из продукции Голливуда, правильное понимание ситуации пришло бы гораздо раньше. Поистине только глубокая недооценка американских фильмов не позволила мне сразу сообразить, что я стал жертвой похищения, после того, как я обнаружил себя посреди небольшой комнатки, накрепко привязанным к деревянному креслу с подлокотниками. Попытки пошевелить рукой и ногой ни к чему не привели — руки были пристегнуты ремнями к подлокотникам, а ноги еще к чему-то. К чему именно мне установить не удалось, так как нагнуться вперед мне мешал ремень, довольно туго обхвативший мою грудь. Зато голова была абсолютно свободна. Я мог вертеть ей без помех во все стороны, чем тут же и воспользовался. Из предметов мебели, кроме того, на котором я сидел, в комнате присутствовало еще одно кресло, стоявшее в паре метров передо мной. В отличие от моего, это кресло выглядело мягким и довольно уютным. Сама комнатушка была явно после евроремонта. Если кто не знает значения этого термина, с удовольствием объясню. Это когда между смежными стенами, а также между стенами с полом и потолком образуются углы ровно в девяносто градусов. А сами стены и потолки при этом совершенно плоские и ровные. Безукоризненность прямых углов мне сразу бросилась в глаза, поскольку по размерам комнатка в точности напоминала мою Медведовскую конурку. Небольшая дверца — единственный выход из комнатенки, она же вход, находилась прямо перед моими глазами. Поэтому я перестал вертеть головой и постарался заняться чем-то продуктивным. Чтобы не терять времени зря, я начал сочинять фразу, которой поприветствую дешевого фигляра Роберта Карловича. Сейчас я жалею, что забыл сочиненную речь. Поверьте, это большая потеря для риторики. В Университете, в рамках учебного плана, мне приходилось учить наизусть знаменитую «O tempera, o mores». Авторитетно заявляю, что в моей речи иронии, яда и гражданского пафоса было процентов на пятнадцать больше, чем у Цицерона. Я допускаю, что Демосфен в своих «Филиппиках» приблизился по накалу страстей к моему утраченному произведению, но полной уверенности в этом быть не может. Трудно представить, что кто-либо мог испытывать к Филиппу Македонскому чувство негодования, соизмеримое с моим по отношению к коварному Роберту Карловичу.

Причина того, что моя речь не сохранена для истории, довольно проста. Мне не пришлось прочитать эту речь адресату, и со временем я её позабыл. Роберт Карлович оказался совершенно ни при чём, и напрасно я подозревал его в намерении бросить меня в глубокий омут, чтоб научить плавать. Когда дверца неожиданно открылась, оказалось, что за ней скрывался вовсе не Черный Человек. Точнее сказать, по одежде его, иначе как черным человеком назвать было бы сложно — все те же черные брюки, ботинки и пиджак. Но пиджак Роберта Карловича, по сравнению с тем, что предстал передо мной, был просто легкомысленной богемной курточкой. А сам Роберт Карлович годился вошедшему, если не во внуки, то в младшие сыновья. Появившийся в комнате человек был очень высок, стар и, я бы сказал, дряхл. Десницею он опирался на клюку (это была именно клюка, а не трость, несмотря на обильную отделку серебром), а левой лапищей придерживался за руку молодого человека. Рука юноши для пущего удобства старого джентльмена была свернута в калачик. Он едва доставал своей небольшой головой, с гладко зачесанными назад черными волосами, до плеча старого гиганта. Я поглядел на лицо молодого человека и сразу понял, что передо мной хлыщ, натуральный хлыщ. Прежде мне не случалось встречать хлыщей, правда, я о них много слышал. Молодой человек являлся стопроцентным хлыщем, сомнений в этом никаких не было. Если отвлечься от некоторых частностей, можно было бы сказать, что этот день начался в познавательном смысле для меня крайне удачно. Еще не пришло время второго завтрака, а я уже повстречался с настоящими нафабренными усами и натуральным хлыщем.

Хлыщ кое-как дотащил развалину до мягкого кресла, куда ее и посадил. Придал ногам патриарха естественное положение, руки положил на бархатные подлокотники, прислонил клюку к креслу, а сам начал пятиться задом к двери. Добравшись до двери, он бросил на меня многозначительный взгляд и вышел, тихонечко притворив за собой дверь.

Старый джентльмен сидел и таращился на меня. Лицо у него было примечательное — очень маленькое личико на очень большой голове. Интересно, что пространство между неестественно густыми черными бровями и редкими белыми волосами воспринималось не как лоб, а просто как часть головы. Выражение лица было очень серьезным. Но не мрачным, как у Роберта Карловича, а скорее грозным. Я, с видом гордым и спокойным, смотрел ему прямо в глаза. В глазки, правильнее сказать. Были они маленькие и очень светлые. Я был уверен, что этот колёр они приобрели не сразу, а в результате не менее чем вековой линьки. Наверняка, когда-то они были голубыми, карими или даже черными. Уверен, что в далекие годы этот взгляд был поистине месмерическим. Эта мысль мне пришла в голову, когда я почувствовал, что старик ухитряется прожигать меня даже этими своими бледными брызгами. Поиграв со мной в гляделки еще пару минут, старый человек заговорил. Голос у него оказался очень низким, сильным и, я бы сказал, неожиданно молодым. Первыми его словами были такие:

— Траутман, ты единственный человек, который может помочь мне в очень важном деле.

Когда ко мне обращаются на «ты», как правило, у меня реакция однозначная — я тут же начинаю «тыкать» в ответ. Предпочитаю симметричные отношения, знаете ли. Но обратиться к этому патриарху на «ты» мне просто не могло прийти в голову.

— Кто вы и где Роберт Карлович? — слегка нервно спросил я, после чего добавил с искренним негодованием: — Вы уверены, что сначала человека нужно связать и лишь потом просить о помощи?

— Отвечаю по порядку, — громко произнес голосистый старик, — Боюсь, моя фамилия тебе ничего не скажет. Но ты называй меня Петров. Роберта Карловича здесь нет. После того, как выполнишь мое поручение, сможешь с ним увидеться. О помощи я уже много лет никого не прошу. Просто ты мне поможешь и, поверь, это пойдет тебе на пользу.

— Петров, — проницательно сощурив глаза, медленно произнес я, — определенно я уже где-то слышал эту фамилию.

В ответ Петров насупил свои густейшие черные брови, в результате чего сделался похож на Бармалея, и угрожающе засопел.

— Эх, Роберт Карлович, не успел ты из меня Супермена сделать, — загрустил я. Почему-то в этот момент мне на полном серьезе показалось, что попади я в руки Петрова чуть попозже, ремни, которыми я унизительно связан, валялись бы порванными на полу, а сам я, подняв правую руку со сжатым кулаком, уже летел вверх к свободе, прошибая перекрытия. Ну почему, стоило мне почувствовать вкус к жизни, как сразу же приключилась эта дурацкая история? Ну ладно, коли я не Супермен, придется как-то договариваться.