Джахангир следил за салютом, который освещал небо над его лагерем, разбитым на равнине к северо-западу от города Бхимбер. Два дня назад к ним присоединились Шахрияр, Ладили, их маленькая дочь, которая родилась как раз перед отъездом падишаха в Кашмир, и десять тысяч войска, чтобы сопровождать его на оставшемся до Лахора пути. Вместе с ними прибыли несколько высших чиновников и наиболее важных придворных. Теперь, когда их безопасность не вызывала сомнения, Мехрунисса предложила устроить праздник, дабы отметить одновременно их прибытие и освобождение правителя от власти Махабат-хана, с чем Джахангир с радостью согласился. Когда разорвалась последняя и самая большая петарда, разбросавшая по небу множество красных и фиолетовых огней, Джахангир почувствовал, что он доволен. Несмотря на предательство своего лучшего военачальника, он все еще твердо держал государство в своих руках. В то же время, когда разведчики доложили ему, что Махабат-хан так и не показывался из гор, в которых скрылся месяц назад, падишах получил еще одно известие: его чиновники сообщили, что Хуррам тихо сидит на юге, волнения в Гуджарате были быстро подавлены могольским наместником, а в остальном в государстве царят тишина и покой.

Как только салют – его приобрели у китайских купцов, проходивших на северо-восток, в сторону Пешавара и Хайберского перевала, и запустили в качестве прелюдии к сегодняшнему празднеству – закончился, Джахангир проинспектировал подготовку к торжеству. Он приказал, чтобы возвышение, на котором должен был стоять трон падишаха, было воздвигнуто в самом центре громадного лагеря, в пятидесяти ярдах от его красного шатра, и задрапировано золотой тканью. Невысокий трон и стул для Шахрияра с затейливой резьбой уже стояли на своих местах. Немного в стороне, закрытое со всех сторон ширмами, располагалось место, где будут есть Мехрунисса и ее дочь Ладили. Слуги все еще раскладывали красные бархатные подушки, расшитые золотом, вокруг низкого стола с серебряными тарелками и кубками для питья, накрытого прямо перед возвышением, за которым усядутся старшие военачальники и главные чиновники. Чуть дальше располагались менее изысканно накрытые столы для младших командиров и придворных, а остальные слуги готовили места для прочих людей по всему лагерю.

Запах жарящегося мяса – оленины и баранины, уток, кур и павлинов – уже поднимался от сотен вертелов, установленных над кострами. Переносные тандыры наполнялись мясом, более искусно приготовленным с кислым молоком и специями. Горшки с блюдами, сдобренными сушеными кашмирскими фруктами – абрикосами, вишнями и кишмишем, – уже закипали. Месилось тесто, чтобы хлеб можно было выпекать и подавать на столы по мере надобности. Запеканки из риса с розовой водой, толченым миндалем и кремом, кое-где украшенные золотыми листьями, были уже готовы и прикрыты тканями. Да, все так, как и должно быть. Джахангир, одобрительно поворчав, вернулся в шатер, где горчи уже ждали его, дабы одеть для торжества.

Часом позже почетный караул был уже на месте, когда под рев фанфар поднялся полог шатра падишаха и из него выплыли четыре паланкина, каждый из которых несли по четыре человека. Первые два остановились перед возвышением. Вторые, закрытые, отнесли в самый тыл, чтобы Мехрунисса и Ладили могли зайти за ширмы, невидимые зевакам. С последним звуком фанфар из первого паланкина медленно вышел Джахангир, а из второго к нему присоединился Шахрияр. Шахзаде помог отцу подняться на возвышение и пройти к трону.

Прежде чем сесть, Джахангир на мгновение поднял глаза к звездам, сиявшим на черном бархате неба. Ему это только кажется или они действительно светят сегодня особенно ярко, одаривая его праздник своим серебряным светом?

Он поднял руку, требуя тишины, и заговорил твердым голосом:

– Сегодня мы все собрались здесь, чтобы отпраздновать и приезд моего любимого сына Шахрияра, и наше освобождение из лап предателя Махабат-хана. Его преступление не прощено и не забыто. Наказание просто отложено.

Сделав паузу, правитель оглянулся вокруг и заметил недалеко от себя нервничающего Раджеша, одетого в зеленый цвет моголов и с повязкой такого же цвета на пустой глазнице. Его единственный глаз смотрел прямо в тарелку перед ним, а пальцы бессознательно вертели пуговицу.

– Но сейчас не время рассуждать о прошедших событиях и их последствиях. Главным остается будущее нашей державы.

Произнеся эти слова, падишах заметил, как Шахрияр заерзал на своем стуле. Несмотря на требования Мехруниссы перед тем, как они вышли к народу, он решил не подчеркивать еще раз, что младший сын является его официальным наследником. Сегодня не стоит говорить о таких вещах – особенно сейчас, когда его кашель ослаб и он чувствует себя гораздо лучше. Несмотря на постоянные и щедрые похвалы со стороны Мехруниссы, то, как Шахрияр исполнял возложенные на него обязанности, иногда заставляло Джахангира усомниться в том, что у сына хватит мозгов и способностей вести страну по пути процветания после того, как тот унаследует его трон. Эти его сомнения усугубились после того, как некоторые из вновь прибывших чиновников осторожно рассказали ему о нерешительности Шахрияра, проявленной им в то время, когда падишах находился в Кашмире в руках Махабат-хана.

Кроме того, хотя Джахангир и не говорил ничего Мехруниссе, он стал задумываться, не примириться ли ему с Хуррамом, так же как его собственный отец примирился с ним после его многолетнего неповиновения. Слова Дара Шукоха заставили его задуматься… осознать, что ошибки были совершены обеими сторонами. Его прошлая любовь к Хурраму начала постепенно восстанавливаться: он вспомнил, в какое благоприятное время родился сын… каким смелым воином и лидером он был… и как доказал, насколько он достойнее великой династии, основанной Бабуром, чем его более послушный, но менее одаренный брат Шахрияр. Падишах мог продолжать обманывать себя, но время неумолимо…