В самом начале боя он пропустил несколько сильных ударов в корпус. На отвечать он не спешил. Некоторое время Давид просто убегал от своего противника и изворачивался от ударов, но вскоре понял, что долго ему так не продержатся. Было что-то неуловимо странное в походке противника и в его стойке. И через некоторое время он понял!

Противник прихрамывал на левую ногу и, присмотревшись, герой увидел у него небольшой шрам на колене. Сразу же разобравшись, что к чему и выбрав удобный момент, он, увернувшись от очередного удара, изловчился, и приложился с выдохом что было силы в колено противника. Лицо бойца исказила болезненная гримаса, он сильно пошатнулся, но не упал.

Бой продолжался. Противник шагал за ним по рингу пытаясь загнать в угол, но герой не стремился к прямому контакту, а кружил вокруг выжидая подходящий момент. Толпа в зале раздиралась проклятьями в сторону Давида, его обзывали трусом и призывали драться, как подобает настоящему мужику, но тот не слушал этих выкриков, он старался контролировать своё дыхание.

Подпустивши бойца поближе и дождавшись пока тот примется размахивать кулачищами, герой нырнул под правую руку противника и нанёс ему несколько мощных ударов по печени и под дых, и сразу же отскочил влево. Боец захрипел и страшно выпучил глаза пытаясь набрать воздуха в лёгкие. И тут он понял, что пришло время для полного контакта. Он принялся бить по лицу, и по корпусу, вяло защищавшегося оппонента, и вскоре попав тому в подбородок напрочь вырубил.

В зале повисла гробовая тишина, по-видимому никто не ожидал такого финала. На весь зал радостно закричал какой-то пьянчужка. По-видимому, поставивши на него последние гроши. Скрипя тросами в блоках, поднялась клетка и в ринг, влез судья. Попробовавши наличие пульса у побеждённого, а потом и у себя, подошёл к герою и поднявши его руку вверх негромко спросил:

— Как мне тебя объявить?

— Как хочешь, так и объявляй. — Ответил ему Давид с неким раздражением.

Набрав полные лёгкие воздуха, судья прокричал:

— Победитель этого боя «Козлина»!

Героя аж передёрнуло. Он с ненавистью уставился на судью, но тот был воплощением спокойствия. По-видимому, судья был зол на него не меньше остальных, проиграв довольно большую суму. Под улюлюканье зала Давид спустился вниз с ринга, где его радостно размахивая руками, поджидал Митрий.

— Я в тебя ни на секунду не потерял веры! Как ты его уложил! Раз и всё! Я такого давно не видел! Да кстати подойди к кассе она возле выхода, тебе выдадут обещанные двадцать фильтров! Ты их честно заработал!

Секунду его ненавистная рожа маячила перед глазами. Поспешно одевшись и прихватив с пола свои вещи, он чувствовал на себе недовольные взгляды тысячи пар глаз. Митрий будто собачка скакал вокруг него, чуть ли не виляя хвостом. Кулак будто сам по себе сжался, неуловимое движение снизу-вверх и военный полетел вверх тормашками, громко шлёпнувшись назад.

— Сдачи не надо… — Мрачно прошипел Давид и, отвязав Мишу, прихрамывая, побрёл в сторону выхода.

Его выходку зрители встретили восторженным воем. Митрий остался лежать за спиной, разминая быстро заплывающий глаз. Он притискивался к выходу, до дверей оставалось совсем чуть-чуть, когда дорогу ему преградил два шифоньера в человеческом обличии.

— Ярл просит вас к себе. — Прогудел один из них, и указал толстой, будто бревно рукой в сторону широкой металлической двери.

Поднявшись наверх, герой прошёл ещё около двух горилла подобных охранников и, отворяя очередную дверь вошёл в просторную комнату. В нос ударил стойкий запах дохлятины, и он, пересилив себя, прикрыл рот и нос ладонью.

У дальней стенки, исполненной в виде гигантских затемнённых стёкол, скрестив ладони на пояснице стоял небольшого роста пожилой мужчина. Хотя герой и вошёл, громко топая, мужчина некоторое время не обращал на него никакого внимания, внимательно смотря сквозь стёкла на беснующуюся внизу толпу.

— Задумчиво процитировал Ярл и повернулся к герою.

Давид отшатнулся при виде покрытого язвами и волдырями жуткого лица. На месте носа зияла впадина, но глаза смотрели остро и с вызовом.

— Проходите. Присаживайтесь. — Указал он на стоящие около старинного стола единственный стул.