Пара самолетов закричала над островом, на высоте сто метров быстро шли крыло к крылу два “Ягуара”, они пересекли весь остров за время одного движения ресниц и полетели над морем. Я взглянул на них и пошел своим путем. Однажды, пару лет назад двое таких же заставили меня подпрыгнуть. Они шли на запрещенной небольшой высоте после учебной бомбежки над дальним краем залива и так внезапно заревели над островом, что я подпрыгнул во время тонкого маневра ловли банкой осы, сидевшей на старом пне около поломанного загона для овец. Оса укусила меня.
В тот же день я пошел в город, купил пластиковую модель Ягуара, после обеда склеил ее и ритуально взорвал маленькой бомбой на крыше бункера. Через две недели в море недалеко от Нэрна упал Ягуар, хотя пилоту и удалось вовремя катапультировался. Мне бы хотелось думать, что это подействовала сила, но я подозреваю совпадение, высокоскоростные самолеты падают так часто, неудивительно, что символический и реальный взрывы случились в течение двух недель.
Я сидел на земляном берегу над Мадди Крик «
После Истории со Старым Солом я использовал катапульту для другой цели, и оно стало Убийцей, грозой хомяков, мышей и сусликов.
Я помню, оно могло послать камень с кулак величиной через весь залив и больше, чем на двадцать метров в качающуюся почву Большой земли; однажды я попал в естественный ритм раскачиваний дерева и стрелял каждые две секунды. Я мог послать камни в любую точку внутри шестидесяти градусов, изменяя направление, в котором я дергал саженец назад и вниз. Я не попадал в грызунов каждые две секунды, они расходовались по несколько штук в неделю. Шесть месяцев я был лучшим покупателем зоомагазина в Портнейле, каждую субботу покупая пару грызунов, и приблизительно раз в месяц покупал коробку воланов в магазине игрушек. Сомневаюсь, что кто-то кроме меня использовал их вместе.
Конечно же, у меня была причина делать все это, я мало что делаю без той или другой причины. Я искал череп Старого Сола.
Я бросил огрызок над заливом, он упал в грязь на дальней стороне с приятным плюхом. Я решил, что настало время как следует осмотреть Бункер и побежал трусцой по берегу в направлении старого блиндажа, огибая самую южную дюну острова,. Я остановился посмотреть на берег моря. Кажется, ничего интересного там не было, но я помнил вчерашний урок, когда я остановился понюхать воздух и казалось, все было в порядке, а через десять минут я боролся с кроликом-камикадзе, потому я протрусил по склону дюны и вдоль линии мусора, выброшенного морем.
Там была бутылка. Третьестепенный враг, к тому же пустой. Я подошел к линии прибоя и выбросил бутылку. Она пропрыгала десять метров горлышком вверх. Прилив еще не закрыл гальку, я набрал полную горсть камешков и бросил их по дуге, целясь в бутылку. Она была достаточно близко для использования броска в таком стиле и камешки, которые я выбрал, были приблизительно одинакового размера, поэтому моя стрельба была очень точная: четыре удара легли так, что забрызгали бутылку и пятый разбил горлышко. Небольшая победа, решающая победа над бутылками произошла давно, сразу после того, как я научился бросать, когда я понял, что море — враг мне. Оно провоцировало меня время от времени, и я не мог позволить даже небольшое вторжение на мою территорию.
Бутылка утонула, я вернулся в дюны, поднялся на вершину той, в которой полупогребен Бункер и посмотрел вокруг в бинокль. Побережье было пустынно. Я спустился в Бункер.
Я давно уже починил стальную дверь, ослабив заржавевшие петли и выпрямив направляющие засова. Я вынул ключ от навесного замка и открыл дверь. Внутри был знакомый восковой, горелый запах. Я закрыл дверь и припер ее куском дерева, потом немного постоял, мои глаза приспосабливались к полумраку, а сознание ощущало пространство.
Скоро я смог немного видеть в свете, просачивающемся сквозь мешковину, висящую на двух узких щелях — единственных окнах Бункера. Я снял свой заплечный мешок и бинокль и повесил их на гвозди, вбитые в слегка крошащийся бетон. Я взял банку со спичками и зажег свечи, они горели желтым пламенем, я опустился на колени, стиснув кулаки, и стал думать. Пять или шесть лет назад я нашел набор для изготовления свечей в шкафчике под лестницей, месяцами экспериментировал с цветами и консистенцией, пока не натолкнулся на мысль использовать воск как тюрьму для ос. Я посмотрел вверх и увидел головку осы, торчащую на вершине свечи на алтаре. Недавно зажженная свеча, цвета крови и толщиной с мое запястье, горела спокойным пламенем, которое подбиралось к головке в восковом кратере. Я видел как пламя, в сантиметре от покрытой воском головки осы, освободило антенны из воска и они распрямились на секунду, пока не сгорели. Когда с головки стаял воск, она начала дымиться, потом дым превратился огонь, тело осы обратилось во второе пламя внутри кратера, пламя дрожало и шипело, сжигая насекомое от головы вниз.
Я зажег свечу, стоявшую внутри черепа Старого Сола. Этот костяной шар, дырявый и желтеющий, был причиной убийства всех маленьких животных, встретивших смерть в грязи на дальней стороне залива. Я видел, как дымное пламя колыхалось там, где когда-то был мозг собаки и закрыл глаза. Я опять увидел Кроличьи Земли и горящие тела, прыгающие и бегущие. Я опять увидел того кролика, который убежал с Земель и умер, немного не дотянув до ручья. Я увидел Черного Разрушителя и его смерть. Я подумал об Эрике и спросил себя, о чем предупреждала Фабрика.
Я увидел самого себя, Франка Л. Колдхейма, я увидел себя, каким я мог бы быть: высокий мужчина, сильный и уверенный, идущий своим путем, компетентный и целеустремленный. Я закрыл глаза и глотнул, дыша глубоко. Мертвенный свет вырывался из глазниц Старого Сола. Свечи по двум сторонам алтаря мерцали на сквозняке вместе с пламенем в черепе.
Я осмотрел Бункер. На меня сверху вниз таращились головы чаек, кроликов, ворон, мышей, сов, кротов и маленьких ящериц. Они сушились на коротких петлях из черного шнура, прикрепленных к струне, натянутой по стенам из угла в угол, и неясные тени медленно поворачивались на стене позади них. Выстроившись по периметру стен на пьедесталах из дерева или камня или на бутылках и банках — контрибуции моря, моя коллекция черепов смотрела на меня. Желтые кости черепов лошадей, собак, птиц, рыб и баранов смотрели в сторону Старого Сола, некоторые с открытыми клювами и челюстями, некоторые с закрытыми, выставленные зубы похожи на когти. Направо от кирпично-деревянно-бетонного алтаря, на котором стояли свечи и череп, были маленькие флаконы моих драгоценных жидкостей; налево поднимался высокий штабель прозрачных пластиковых ящичков, предназначенных для хранения шурупов, гаек, гвоздей и крючков. В каждом ящичке величиной немного больше спичечного коробка лежало тельце осы, прошедшей через Фабрику.
Я потянулся за стоящей справа большой банкой. Сорвал тугую крышку ножом, маленькой ложечкой, которая была внутри банки, перенес немного белой смеси на круглую металлическую тарелку, которая стояла перед черепом старой собаки. Затем я взял маленького ящик с самым старым трупиком осы и перевернул его на белую кучку гранул. Я поставил на место закрытую банку и пластиковую коробочку и спичкой зажег маленький погребальный костер.
Смесь сахара и гербицида шипела и пылала, яркий свет бил в лицо, облака дыма клубились вверху и вокруг моей головы, я не дышал, и мои глаза слезились. Через секунду вспышка закончилась, смесь и оса сплавились в один черный комок неровного пузырчатого мусора, остывающего от желтого яркого жара. Я закрыл глаза, чтобы проверить узоры, но там остался лишь отпечаток пламени, исчезая как отблеск на металлической плите. Я надеялся увидеть лицо Эрика или другой намек на грядущие события, но ничего не получилось.
Я наклонился вперед, задул свечи с осами, потом дунул через глазницу и загасил свечу внутри черепа. Все еще ослепленный, я нащупал свой путь к выходу через темноту и дым. Я вышел, выпустив дым во влажный воздух; кольца голубого и серого поднялись от моей одежды, когда я стоял и глубоко дышал. Я ненадолго закрыл глаза, а потом пошел прибрать в Бункере.
Я закрыл дверь и замкнул ее. Вернулся домой на ленч и увидел своего отца, который рубил плавник на заднем дворе.
— Доброе утро, — сказал он, вытирая лоб. Было не жарко, но влажно, и он был раздет до майки.
— Привет, — сказал я.