— Осмелюсь доложить, сэр, что еще в 1922 году, кажется в августе, мы устроили Лоуренса в воздушный флот под вымышленным именем Росса, — напомнили полковнику. — Он успешно прошел курс обучения в Эксбридже, тщательно скрывая свою биографию. Однако сохранить инкогнито ему все же не удалось. Примерно через полгода службы в авиации один офицер, хорошо знавший его прежде, но враждовавший с ним, сообщил о Лоуренсе журналистам. За эту информацию офицер получил что-то около 30 фунтов стерлингов…
— И все же я настаиваю! — оборвал говорившего Бейли. — Лоуренс должен быть там! Я не очень верю высказыванию нашего командующего на Ближнем Востоке сэра Алленби, который окрестил полковника шарлатапом. Лоуренс герой! Именно тот самый герой, который нужен нам, людям, стоящим у короны… Он защищает наши с вами интересы, способен проучить этих невежественных афганцев! — Полковник Бейли умолк и обвел присутствующих взглядом, словно ища у них поддержки. Но это была всего-навсего игра. Вопрос о Лоуренсе был решен заранее.
…Военный транспорт «Девоншир» отвалил от причала, развернулся и взял курс на Карачи — крупнейший порт тогдашней британской Индии. Лоуренс стоял на верхней палубе и провожал глазами уходящие в нависшую над гаванью дымку нефтяные резервуары, доки, здания. Отныне в документах он значился бортмехаником Шоу (это для тех, с кем придется иметь дело в Индии) и священнослужителем Пир-Карам-Шахом — для афганцев.
Карачи встретил «бортмеханика» криками уличных торговцев, грузчиков, перезвоном сигнальных колокольчиков рикш. В пыли возле закусочных сидели заклинатели змей, отдыхали погонщики верблюдов. Пестрая толпа в наполненных испарениями улочках течет сплошным потоком. В воздухе — настой острых восточных приправ. Лоуренс внезапно подумал о Каире — что-то напомнило ему то, прежнее место его жительства, всколыхнуло в памяти его «арабское прошлое». В нем заговорил Лоуренс Аравийский, которому, как говорили в те дни, пустыня проникла в кровь так же, как и малярия…
За время многодневного морского перехода Лоуренс отпустил бороду, немного пополнел. Он считал, что это даже к лучшему — изменившаяся внешность тоже ширма!
Первоначально Лоуренс ненадолго задержался в Карачи, затем перебрался сначала в Пешавар, а через несколько дней — в форт Мирам-шах, расположенный в непосредственной близости от афганской границы. И тут получил из Лондона приказ действовать.
…Пир-Карам-Шах сидел, поджав ноги, на паласе и лениво поглаживал длинную бороду. Он был облачен в халат из верблюжьей шерсти. Смуглое лицо излучало блаженное состояние превосходства над собеседником. Подчеркивая каждое слово, он медленно изрекал:
— Пока эмир Дманулла сидит в своем дворце Диль-Туша и возле него вертится этот близорукий живчик Сэми-паша, нам нечего особенно бояться. Я закупил этого начальника кабульского гарнизона со всеми его потрохами. Он блудлив и продажен. Но сегодня служит мне.
— Говорят, что Сэми-паша еще и сама осторожность, — перебирая четки, заметил афганец по имени Мустафа, приближенный Пир-Карам-Шаха, и скосил глаза в сторону своего повелителя. — Он постоянно носит под мундиром пояс с деньгами и кусок свежего хлеба в кармане, чтобы в любой момент быть готовым к бегству. Опасается случайного разоблачения…
— В этом я не нахожу греха, — усмехнулся Пир-Карам-Шах.
— Не желаете ли отведать? — Мустафа протянул Пир-Карам-Шаху лист перечного дерева с нанесенными на глянцевую зеленую поверхность ниточками серебра. — Бетель. Его с великим блаженством жует весь Восток. Полезен для организма…
— Нет, нет, увольте. Предпочитаю джелгузу. Она напоминает кедровые орешки…
— Серебро убивает микробов…
— А мы должны убивать своих врагов. Русских, афганцев, арабов. Всех неверных! Надо воскресить в людях чувство веры к нам, британским солдатам. Светильник этой веры не должен угасать ни в одном кишлаке…
— Вера покупается, — вкрадчиво отметил Мустафа. — Чем больше золотых амани перекочует из рук повелителя в карманы мулл, тем лучше для истины и веры.
— Я обогащу людей преданных. Но тех, кто пойдет против нас, заставлю сперва петь гимны в честь британской королевы, а потом залью им в горло расплавленное золото. Смысл понял, а, Мустафа?
— Наш народ беден и забит…
— Сухая шелковица и вода, немного фруктов и лепешка — вам, афганцам, этого вполне достаточно для жизни. Лаваш может быть даже горячим, прямо из печи. Ну еще чай. Без сахара, разумеется…
Мустафа промолчал. Даже его покоробили полные цинизма слова хозяина. Но разве он был в состоянии возразить? Лучше уж прикусить язык и погасить искорки негодования в глазах. До сих пор ему платили пайсы и рупии. Но Пир обещал золотой амани. В недалеком будущем. Измена стоит того.
Мустафа тяжело вздохнул и пошел открывать наружную дверь: кто-то дернул за металлическое кольцо и отпустил его. И этот «звонок» мгновенно дошел до его чуткого уха.