Все шло как бы и ничего, но постепенно в наших отношениях начал проскальзывать негативчик. Не сразу (влюбленный воистину слеп!), но я стал догадываться, что ее родители относятся ко мне, как к игрушке дочери, мол, «мы люди современные и понимаем, что девочке надо порезвиться перед серьезными отношениями».

Окончательно все обломилось в самом начале третьего курса, когда Наталья притащила меня на вечеринку в дом родителей на Рублевке, а ее отец, уже изрядно подпив, начал учить меня, «как устроена жизнь». Всю его длинную и не всегда связную тираду, впрочем, проникнутую осознанием собственной значимости, можно было свести в пару посылов: «Парень, всегда лучше живет не тот, кто пашет, а тот, кто делит» и «чтобы остаться с Наташкой, тебе надо завязывать со своей ерундой и переводиться на менеджмент, ибо только так у тебя возникнут перспективы стать „тем, кто делит“, а у Наташки вкусы дорогие».

На следующий день Наталья устроила мне сцену примерно на эту же тему. И вдобавок нарушила «золотое правило» женщины, приведшей в свой дом мужчину — стала «варить воду» на тему «кто в доме хозяин?»

Я честно ответил, что — мыши, собрал вещи и уехал к родителям.

Следующие почти два с половиной года прошли, в общем, блекло. Я с головой зарылся в учебу, ибо второй курс закончил хотя и хорошо, но не так, как мог бы. Личная жизнь состояла из редких «галантных приключений без взаимных обязательств» и какого-либо продолжения.

Все изменилось с того субботнего вечера в начале апреля. Саша и раньше бывала на вечерах, но обычно сидела где-нибудь в сторонке, иногда пела под гитару, а у нее был пусть и не сильный, но чистый и красивый голос, и она знала уйму бардовских песен. Но в тот раз…

Все началось в пятницу, после занятий, когда я увидел ее стоящей на крыльце и пытающееся руками разогнуть протез. Я подскочил и помог Саше допрыгать до машины, а потом подъехал с ней до общежития и принес из комнаты ее костыли и запасной протез, который Саша назвала «козьей ножкой». Вернув меня к моему «огнетушителю», она укатила в «протезку».

На следующий день, на занятиях, я видел ее мельком, а на вечере…

В зале играла музыка, народ подтягивался, и уже начинал потихоньку тусить. Я, стоя спиной ко входу, рассказывал компании свеженький анекдот, когда Пашка вдруг издал «вау», глядя округлившимися глазами, мне за спину.

Я обернулся под раздающиеся из разных мест зала удивленно-одобрительные возгласы и почувствовал, что мои глаза тоже «имеют тенденцию к выпадению»!

По залу, слегка прихрамывая на «козьей ножке», шла Саша! За прошедшие годы все привыкли, что она одевается аккуратно, но скромно и неброско, и обычно носит свободные брюки или юбки «миди». А сейчас…

На Саше была мини-юбка из темной ткани с блестками, «ножка» была уже не того тошнотно-трупного цвета, который на медицинских прибамбасах почему-то зовется «телесным», а была покрашена в автомобильный «мокрый асфальт». На правой ноге у нее была низкая босоножка в греческом стиле со стразами на ремешках. Сверху на Саше был ярко-красный топик без бюстгальтера с декольте, в котором поместились бы выпавшие глазки половины уставившихся на нее парней, черные волосы спадали волнами на спину, и завершал ансамбль яркий, но без вульгарности макияж.

Саша обвела взглядом зал, наши глаза встретились… И тут мой внутренний голос рявкнул: «Вперед, осел! Если не желаешь стать бараном! Круторогим!» Я шагнул к ней, краем уха слыша, как за спиной кто-то хихикнул. Анекдот так и остался недорассказанным…

Я плохо помню, что говорил ей. Мы танцевали не только «медляки», когда я прижимал ее к себе, а внутри начинал разгораться огонь, но, к моему удивлению, и быстрые, причем Саша ловко крутилась на тросточке протеза.

Ближе к концу вечера Сашу попросили спеть. Она поднялась на небольшой подиум в углу, на котором находилась наша самодеятельность, пошепталась с сидевшим за «Ямахой» рыжим второкурсником и запела… Запела «Бесаме мучо»!

Она пела, глядя на меня, а у меня… все кипело внутри! Едва дождавшись конца песни, я снял Сашу с подиума и повел к выходу из зала под аплодисменты и одобрительные возгласы факультетских.

Отойдя несколько шагов от входа в зал, я прижал Сашу к себе и стал горячо целовать, а она стала не менее яростно отвечать на мои поцелуи… Оторвавшись от меня, после того как нам обоим стало не хватать воздуха, Саша посмотрела мне в глаза и сказала: «Аня уехала к родителям». Сообразив через секунду, что она говорит о своей соседке по комнате, я обнял Сашу, и мы, продолжая целоваться на ходу, рванули к ней…

В понедельник мы пришли на занятия, держась за руки, с утомленным видом, опухшими от поцелуев губами и шалым блеском в глазах.