Книги
Орфей курит Мальборо
– Черт с ним. Я пошел. Выпускай его на третьей песне, я начну с «Сегодня» и «Марсиан», они без проигрышей.
В зале было совсем темно, но как только он вышел к микрофону, зажегся мягкий свет сверху, и Нику удалось увидеть, что за столиком сидел сам Мамин с молодой женщиной, еще одна пара постарше и какой-то странный человек, лицо которого почти полностью скрывала большая черная шляпа. Нику бросились в глаза крупные четки из темного камня, которые незнакомец медленно перебирал и поглаживал. Перед сидящими стояли несколько бокалов и пара бутылок.
Ник вяло поздоровался, провел медиатором по струнам и без вступлений, сразу запел. Обстановка была очень непривычна и неуютна, несмотря на всю видимую привлекательность. Ник умел работать на концертах, в клубах, на стадионах, на танцплощадках, а тут… Пять человек, вяло похлопавших ему, когда он появился, и все! Он всегда хорошо чувствовал публику, подзаряжаясь ее энергетикой, но тут ощутить драйв было совершенно невозможно. Всю первую песню он старался хоть чуть-чуть разогреться, выжимая из «Орфея» и микрофона все, что было возможно. «Марсиане» пошли чуть получше. «Ладно, сейчас Севан выйдет, будет полегче, притопим чуть-чуть», – подумал Ник, и в этот момент его товарищ действительно вышел и, медленно покачиваясь с гитарой в руках, заиграл.
Лучше бы он этого не делал! Видимо, вместо воды он глотнул чего-то иного, и его разметелило окончательно. Севан, не обращая никакого внимания на Ника и, видимо, не особо понимая, где он находится, жарил какую-то дичь. Гитара его издавала жуткие звуки, словно в руках у него находился не фирменный инструмент, а хобот раненого слона. В довершение ко всему, видимо, у него начался бред: перекрикивая микрофон Ника, Севан стал орать какие-то идиотские мантры. Ник был в ужасе. В его карьере было разное: он и слова забывал, и оказывался в ситуации, когда отказывал звук – прямо во время концерта, а пару раз даже падал на сцене, зацепившись за провода. Но никогда раньше он не переживал такого позора! В тот момент он бы отдал все, только чтобы этот кошмар прекратился… Наконец, не выдержав, он просто бросил песню посередине, Нина тут же влетела в зал и уволокла вопящего Севана, по дороге выдернув шнур из его комбика.
Ник стоял на сцене и тупо глотал ртом воздух, вытаращив глаза, напоминая глубоководную рыбу, внезапно вытащенную на берег безжалостным рыбаком. Несколько обалдевшие слушатели молча сидели и наблюдали за этой картиной. Наконец он смог выдохнуть и выдавил в микрофон:
– Извините… что-то случилось. Извините, пожалуйста.
В этот момент Ник почувствовал, что по-настоящему ненавидит Севана. «Чтоб ты сдох, тварь!» – в бешенстве шептал он, делая вид, что настраивает гитару, даже не замечая слез ярости на лице. Наконец, немного очухавшись, Ник понял, что программа песен, так тщательно продуманная им по дороге к Мамину, полетела ко всем чертям, и он может рассчитывать только на себя. «Да и фиг с ним, хуже не будет!» – подумал он и резко ударил по струнам.
Это была довольно жесткая песня о грани жизни и смерти. Ник сочинил ее буквально на прошлой неделе и еще никогда не пел на публике. До сегодняшнего дня он и не представлял, что гнев может так страшно накатывать, и постарался выплюнуть в микрофон весь свой сегодняшний позор. «Орфей» в его руках ритмично прыгал в такт музыке. А в припеве перед его глазами стояла ненавистная физиономия Севана, блаженно пузырящаяся слюнями и соплями.
После этой песни Ник немного успокоился, и дальше все пошло гораздо лучше. Он закрыл глаза и представил, что сидит дома и поет сам для себя. Отработав таким образом около часа, он подумал, что пора бы уже и заканчивать, как вдруг в зал влетела Нина. Она подскочила к Нику и, не обращая никакого внимания на слушателей, страшно закричала: «Там Севан! Скорее!»
Когда Ник и быстро поднявшийся Мамин вбежали в комнату, они увидели, что Севан с гитарой в руках сидит на диване, вытянув свои длинные ноги в высоких модных «конверсах». Лицо его было белым, как у индийского бога Вишну, с такой же застывшей характерной полуулыбкой. Он был совершенно неподвижен, а из левой ноздри тянулась тоненькая, уже подсыхающая ниточка крови. Ник почему-то отметил про себя, что ее цвет такой же, как у красных кед Севана. Мамин быстро подошел к нему и взял за руку, пытаясь нащупать пульс. Почти сразу он выпрямился, коротко и негромко произнеся: «Мертв. Уже с полчаса».
Глава 6
Ужасное событие на концерте у Мамина совершенно выбило Ника из колеи. Смерть Севана была настолько неожиданна, что вся группа просто впала в ступор. Шутка ли – без малого пятнадцать лет они провели вместе, пропахали, и не раз, всю страну с запада до востока, пили из одного стакана… Ник отменил все запланированные на ближайшие несколько месяцев концерты, даже не представляя себе, как они смогут выйти без Севана на сцену. После его похорон он сидел целыми днями дома и смотрел до бесконечности канал «2х2», по которому беспрестанно крутили знаменитые американские мультики вроде «Симпсонов» или «Американского папаши». Тупо уставившись в экран, Ник часами следил за дурацкими похождениями мультяшных героев, не испытывая ровным счетом никаких эмоций.
Но вскоре на Ника начали накатывать нехорошие приступы тоски пополам с ужасом. Тело вдруг покрывалось противным масляным потом, который никак не хотел смываться и преследовал его отвратным запахом. Он часто просыпался ночью и не мог заснуть до утра, весь мокрый и обессиленный. Знакомый врач сказал ему, что это похоже на панические атаки, которые лечатся медикаментами и гипнозом. Но Ник постеснялся идти на прием и изливать душу, пусть даже и доктору. Ему было так скверно, что он пожалел о том, что настоящих друзей у него так и не появилось. Хотелось поделиться накопившейся тяжестью, просто выпить с кем-нибудь, но рядом никого не было. Совсем никого. Музыкантов из группы ему абсолютно не хотелось видеть, за годы репетиций и концертов они несколько достали друг друга.
«Роллинги вон вообще друг с другом не общаются уже лет двадцать. Встречаются только на концертах – и ничего, живут ведь! А для своих я что-то вроде начальника, – вяло размышлял он сам с собой. – В Союзе это называлось „художественный руководитель“. А разве с таким будешь откровенным?» Нина тоже была явно не подходящим объектом – изливать душу женщине было, по его мнению, совсем уж последним признанием в собственной слабости.
В одну из таких бессонных ночей, сменив на себе очередную вымокшую футболку, Ник от отчаяния начал листать записную книжку, о существовании которой он основательно подзабыл. Васин не зря дразнил его ретроградом и неандертальцем. В цифровую эпоху это был удивительный раритет – затертый бумажный блокнот с телефонами знакомых, криво вписанными от руки. Конечно же, у Ника в мобильном были забиты все необходимые данные и номера тех, с кем он так или иначе контактировал. Но все деловые разговоры он предпочитал вести через Нину – по сути, его общение с внешним миром всегда было сведено к минимуму. Именно поэтому блокнот, тоскливо зажатый между стопками компакт-дисков King Crimson и Slade, не открывался уже очень давно.
Процесс неторопливого перелистывания клетчатых страничек оказался довольно увлекательным занятием и немного успокоил его. Кого-то он даже и не вспомнил, а некоторые имена, наоборот, вызвали в его душе различные, не всегда приятные, но живые воспоминания.
Увидев крупно написанную печатными буквами звучную фамилию – ЖИВОЕДОВ, Ник вспомнил веселого красномордого дядьку, который приходил к ним настраивать пианино. Он входил в дом, размахивая коричневым докторским саквояжем и звонко грохоча нечищеными штиблетами 46-го размера. Даже дверной звонок подчинялся живоедовской мощи и дребезжал под его пальцем с утроенной силой. В его присутствии окна как будто бы сразу становились меньше, потолки ниже, а воздух квартиры неумолимо наполнялся мощным запахом перегара.