— А если еще поконкретнее: что было дальше? И почему этот псевдоним — Марк?

— Его он взял сам. Просто для сокращения. Быстро, коротко, очень удобно. Марк поддерживал контакт с руководством группы «Волонтеры» — с гражданами США Луисом и Лесли. Это сотрудники нашей внешней разведки Моррис и Леонтина Коэны. Известные как Питер и Елена (Лона) Крогер, они сумели обеспечить передачу всей секретной информации о разработках американской атомной бомбы, проводимых в лабораториях атомного центра в Лос-Аламосе.

— Как такое могло удаться? Наверняка городок этот был засекречен не хуже нашего Арзамаса-16?

— Тем не менее они поддерживали связь с учеными. Иногда все проходило гладко, но случалось и смываться. Город действительно закрытый, режим в нем строжайший, и проживали там только научные работники, да больные, лечившие легкие. И еще те, кто непосредственно создавал атомную бомбу. А на Лесли, туда попавшую, выходит, наконец, с важными данными источник информации. И вдруг перед отъездом, уже при посадке в поезд, — проверка пассажиров и багажа. У Лесли все спрятано в коробочке из-под салфеток. Она, женщина находчивая, тут же сымитировала насморк, вытащила салфетку. И когда ее вещи начали досматривать, сунула эту коробочку прямо в руки проверяющему. А сама роется в своих вещах и дорылась до того, что поезд тронулся. Ее быстро подсаживают, и проверявшие машинально, на ходу, отдают ей коробку.

— И Абель имел непосредственные контакты с этой группой?

— Какие контакты? Они ему подчинялись, были у него на связи.

— Значит, он — одно из главных действующих лиц?

— Руководитель группы.

— То есть именно Марк направлял действия тех, кого в Штатах называли «русскими атомными шпионами»? Ведь супругов Розенбергов, с которыми, как считает тот же Донован, якобы были связаны Коэны, казнили на электрическом стуле. Правильный я делаю вывод?

— Выводы — за вами. А Коэнов мы тогда вытянули из тюрьмы. Успели их вывезти. И Марк бы выехал. Если бы его связной Вик Хейханен не отправился бы после встречи в Париже с нашим сотрудником прямо в американское посольство. Все им выложил. А для Марка мы подготовили все отходы. Он должен был перебраться поближе к Мексике. Потом в Мехико и оттуда — домой.

— 1957 год — время еще суровое. После ареста вы не потеряли доверия к Марку?

— Абсолютно нет. Не было никаких сомнений. Какая потеря доверия, когда дело продолжало крутиться и многие его люди оставались на местах?

— Но почему тогда страна отказалась от Абеля? «Литгазета» опубликовала статью со знакомым припевом: никакого разведчика, сплошная провокация американских спецслужб. Не слишком этично.

— Может быть. Особенно сегодня. А возьмите срез времени, тот период — какие были отношения со Штатами? Но наш отдел начал искать возможность выручить.

— Как ваш отдел назывался?

— Сложно. Он наш, внутренний. После возвращения в нем до последних дней работал и Вилли.

— Дмитрий Петрович, как все-таки родился этот псевдоним — Абель?

— Мы знали о его дружбе с Рудольфом Ивановичем Абелем — нашим бывшим сотрудником, к тому времени, к несчастью, из жизни ушедшим. Вилли надо было как-то вылезать из данного положения. Он в руках американцев и прекрасно понимает, что они могут начать с нами радиоигру, ввести Центр в такое заблуждение. И Вилли решился: признал себя советским гражданином, чтоб страна знала, чтоб его выручали. И взяв известное нам имя, давал понять Службе, что он находится в тюрьме. Американцам заявил: «Буду давать показания при условии, что разрешите написать в советское посольство». Те согласились, и письмо действительно поступило в консульство. Но консул попался не тот. Завел-таки дело, но американцам ответил, что такого совгражданина у них не значится. По-своему он был прав: откуда ж Абель мог обозначиться в консульстве? Ошибка состояла в ином: надо было сообщить в Центр, хотя бы как-то проверить. А так мы только потеряли время и узнали, что Марк арестован, когда американцы объявили об аресте Абеля и начале процесса.

— И в нашей печати, и в зарубежной утверждалось, что Абеля обменяли на летчика Пауэрса плюс еще одного их разведчика только благодаря усилиям ФБР и семьи Пауэрсов, обращавшейся и к Хрущеву, и к Кеннеди.

— Пусть говорят что угодно. Занимался этим наш отдел: три года шла такая возня, были исписаны горы бумаги. В ГДР мы наняли толкового адвоката — Фогеля, переводили ему гонорары от нашей Службы. Я возглавлял группу и потому знаю, о чем говорю.