«Мы должны остановить прирост, – предупреждал Джонстон, – а значит, разобраться, откуда такие дети берутся, почему появляются и что надо сделать, чтобы остановить этот поток».
Годдард не разделял мрачных взглядов Джонстона – по крайней мере поначалу. Он надеялся, что когда-нибудь, благодаря его исследованиям в Вайнленде, будет найдено лечение, способное улучшить умственные способности слабоумных. «Предположим, нам удастся найти какой-то метод тренировки мозга, чтобы другие клетки взяли на себя работу отсутствующих, – размышлял он в 1907 г. – Разве не получим мы тогда такое усиление интеллекта, о котором раньше не могли бы даже и мечтать?»[192]
Прежде чем высвобождать скрытый интеллект, Годдарду нужно было найти способ его научно измерять. Он хотел ввести для интеллекта числовые значения – аналогичные тем, используя которые врачи измеряют давление крови, температуру тела или вес. В то время врачи регулярно диагностировали у детей имбецильность или идиотизм, но руководствовались при этом преимущественно интуицией. Годдард попытался создать тест, с помощью которого можно было бы изучать биологические основы интеллекта. Он предполагал, что решающее значение имеет скорость работы нервной системы, поэтому давал ученикам Вайнленда задание как можно быстрее нажимать пальцем на кнопку. Это оказалось малоэффективным. Некоторые ученики вообще не могли понять, что дядя от них хочет. Годдард пробовал другие тесты. Он заставлял школьников с максимально возможной для них силой сжимать динамометр, вдевать нитку в иголку, рисовать прямые линии. Но когда Годдард проанализировал результаты тестов, выяснилось, что они противоречивы. Ученик мог хорошо делать что-то одно и очень плохо – другое.
Годдард позже делился, что «после двух лет работы результаты были настолько слабыми, удалось сделать так немного, что я уехал за границу в поисках идей»[193].
В Европе психолог побывал в университетах, школах и лабораториях, чтобы посмотреть, как там проводятся исследования. В Бельгии некий врач недолго думая протянул ему лист бумаги со списком вопросов. Это было новое диагностическое средство, тест Бине – Симона, названный так в честь своих создателей-французов – психолога Альфреда Бине и его помощника Теодора Симона[194]. Бине и Симон взялись разработать тест по просьбе французского правительства; он был нужен для школ, которые могли бы его использовать для выявления детей, нуждающихся в особой помощи на уроках.
Бине понял, что ему нужен способ измерения интеллекта, «обычно, – говорил он, – называемого здравым смыслом, практичностью, предприимчивостью, способностью приспосабливаться к обстоятельствам»[195]. Но это не температура, которую можно определить с помощью термометра, как же это измерить? Вместо того чтобы пытаться оценивать способности напрямую, Бине решил сравнивать отдельно взятого ребенка с другими.
У обычных детей выполнение интеллектуальных заданий с возрастом улучшается. Бине считал, что наиболее умные развиваются быстрее, а слабоумные отстают. Бине и Симон определили средний результат для детей данного возраста при выполнении конкретного задания. Теперь они могли проверять других детей и на основе результатов оценивать, какому возрасту соответствует их умственное развитие. Так, слабоумный десятилетний ребенок мог по своему умственному развитию находиться на уровне пятилетнего.
Годдарда поразило, что психолог пытается оценивать человеческий ум без помощи специальных приборов, например секундомера или автоматографа[196]. Бине утверждал, что вполне достаточным будет просто получить от детей ответы на некоторые вопросы. Другие европейские ученые предостерегали Годдарда, что тест Бине – Симона притянут за уши, но он все же добавил лист с тестом к своим бумагам. Вернувшись в Вайнленд, Годдард обнаружил этот список вопросов и решил его испробовать. В любом случае он ничего не терял.
Протестировав некоторых учеников Вайнленда, Годдард пробежал глазами результаты. Оказалось, что они очень хорошо соответствовали заключениям учителей спецшколы. Ученики, признанные идиотами, неизменно получали самые низкие баллы. Результаты имбецилов были несколько лучше, а дети вроде Эммы Волвертон, которые просто медленнее и труднее соображали, выполнили тест еще лучше; по своему умственному развитию они буквально на пару лет отставали от здоровых сверстников.
Годдард решил, что тест Бине – Симона – именно тот способ измерения, который ему нужен. Умственное развитие идиотов ниже, чем у трехлетних детей, имбецилы соответствуют по уровню детям от трех до семи лет. Подобные Эмме Волвертон соображали лучше, но для них не было специального названия. Годдард вспомнил о своем унылом классическом образовании и для тех, чье умственное развитие оказалось на уровне, соответствующем детям 8–12 лет, ввел термин
После того как Годдард протестировал учеников Вайнленда, он обратил свой взор на другие школы. Ему удалось получить разрешение отправить пятерых помощников в школы соседнего округа и протестировать 2000 обычных учеников. Оказалось, что у 78 % детей умственное развитие соответствовало их возрасту, 4 % опережали своих сверстников более чем на год, 15 % – отставали на 2–3 года. А еще 3 % волочились в самом конце, оказавшись глупее ровесников более чем на три года.
«По факту эти данные математически подтвердили точность теста Бине», – заявил Годдард[198]. Поскольку результаты теста были одинаковы вне зависимости от того, кто его проводил, Годдард убедил себя, что получает таким образом точную оценку некоторого биологического признака – того самого таинственного источника интеллекта в мозге. Возможно, это изменило и его собственные представления об интеллекте. Теперь он воспринимал его не как нечто податливое, что можно улучшить, укрепив нервные клетки, а как свойство, во многом определяемое наследственностью.
«Это не лечится, – заключил Годдард[199]. – По крайней мере, в 80 % случаев такие нарушения получены от родителей или бабушек с дедушками, и рождение подобных детей можно было предотвратить».
В выводах Годдарда просматривались представления XIX в. о наследственности. Он разделял общепринятое убеждение, что люди, вставшие на путь преступлений или алкоголизма, каким-то образом могут своими грехами испортить здоровье своим потомкам. Интересуясь вырождением у исследованных подопечных школы, Годдард просмотрел их личные дела в поисках информации об их семьях. Чтобы узнать больше, он составил «послеприемный бланк»[200], который должны были заполнять родители и врачи. Годдард выяснял, есть ли у учащихся Вайнленда сумасшедшие, слабоумные или страдающие алкоголизмом родственники.
Собрав заполненные бланки, Годдард поразился, сколь у многих были родственники с такими проблемами. Чтобы получить полную картину, психолог хотел нанять группу квалифицированных помощников, «собирающих сведения о наследственности»[201].
Где взять деньги на этот проект, Годдард не знал. Но как раз в разгар периода неопределенности, словно в ответ на его молитвы, в марте 1909 г. в школу пришло письмо. Один из ведущих американских ученых, генетик по имени Чарльз Девенпорт, спрашивал, есть ли у кого-нибудь в Вайнленде сведения о наследовании слабоумия[202].
Девенпорт стал известен всего за несколько лет до того, как написал в Вайнленд[203]. В 1892 г. в Гарварде он получил докторскую степень по зоологии и шел по надежному, но незаметному пути, изучая гребешков и других морских животных. Он переехал в деревню Колд-Спринг-Харбор на Лонг-Айленде и начал проводить там летнюю школу для учителей биологии.
Но у Девенпорта были большие амбиции, далеко выходящие за пределы копания в песке на побережье. Он был одним из пионеров использования новых статистических методов для точного сравнения животных по форме и размеру. Когда эти методы получили достаточное развитие, Девенпорт предсказал, что «биология из умозрительной науки превратится в точную»[204]. Сравнивая родителей и потомков, он усиленно пытался с помощью статистики разобраться в наследственности. Когда в 1900 г. вновь увидели свет забытые работы Менделя с его идеями о доминантных и рецессивных признаках, это поразило Девенпорта как удар молнии.
Он убедил Институт Карнеги превратить Колд-Спринг-Харбор из сонной летней школы в круглогодичную генетическую исследовательскую станцию. В 1904 г. «Станция экспериментальной эволюции» распахнула двери. Хуго де Фриз на поезде приехал в Колд-Спринг-Харбор и выступил с речью по случаю радостного события. В особенности он поздравил Девенпорта – как директора станции. «С его участием обнаружится множество неожиданных фактов, будут найдены новые методы улучшения домашних животных и растений», – прогнозировал де Фриз[205].
За первые несколько лет работы директором Девенпорт досконально исполнил это предсказание. Он собрал коллектив ученых, и они начали исследование наследственности на мухах, мышах, кроликах и утках. Ботаник Джордж Шелл, который позднее работал в садах Лютера Бёрбанка, выращивал на полях Колд-Спринг-Харбора кукурузу и ослинник. Сам Девенпорт изучал кур и канареек. При работе с канарейками он пришел к выводу, что хохолок из перьев у них на голове – доминантный признак, имеющий менделевское наследование[206].