По мнению Крейвен, слабоумие не только было у детей уже с рождения, но и передавалось от родителей потомству. Она разделяла принятую в конце XIX в. в Америке веру в наследование плохого поведения. Каким-то образом слабоумие могло быть одновременно и болезнью, и расплатой за грехи, которые грешники передавали своим детям. В ежегодном отчете школы за 1899 г. Крейвен описала историю одной алкоголички, жившей в Германии в конце XVIII в. У нее было 834 потомка, из которых семеро стали убийцами, 76 совершили другие преступления, 142 были профессиональными нищими, 64 – убогими, а среди женщин 181 вела «распутную жизнь»[178], сообщала Крейвен.
Вайнлендская спецшкола защищала следующие поколения от такой опасности, изымая из общества слабоумных детей и гарантируя, что они никогда не смогут завести собственных. «Если мы не позаботимся об этих недееспособных, то оставим в наследство будущим поколениям преступность и большие затраты», – предупреждала советница.
Эмма осваивалась в своем новом доме. Учителя делали заметки, отслеживая прогресс в ее развитии. Они записали, что в письмах Санта-Клаусу она просила ленты, перчатки, кукол и чулки. Девочка научилась читать и писать, хотя с арифметикой были сложности. Она научилась стелить постель. Иногда учителя отмечали ее плохое поведение. В других случаях они писали, что Эмма хорошо продвигается в обучении. Она участвовала в рождественских спектаклях. Она освоила корнет и играла в школьном оркестре такие произведения, как, например, «Знамя, усыпанное звездами»[179]. Девочка научилась пользоваться швейной машинкой, чтобы шить блузки, а затем стала делать и шкафчики для них, с филенчатой дверцей и шиповым соединением стенок.
Когда Эмма вошла в подростковый возраст, школа начала активно использовать ее как неоплачиваемого сотрудника. Школьная администрация отмечала: «Она практически идеальный работник»[180]. Эмма накрывала столы в школьной столовой и помогала на уроках столярного дела. Она оказалась настолько способной, что Джонстон сделал ее своей домработницей, а затем доверил ей заботиться о его маленьком сыне. Некоторое время Эмма работала помощницей в детском саду при школе, да так хорошо, что один из визитеров ошибочно принял ее за учительницу. Это был не единственный случай, когда посетители отмечали, что она кажется совершенно нормальной. В 17 лет Эмма познакомилась с новым сотрудником Вайнленда: маленьким лысеющим человеком по имени Генри Годдард. Годдард завел себе кабинет над одной из мастерских и заполнил его странными инструментами и приборами. Он просил детей выполнять разные задания, например как можно быстрее тыкать палочкой в отверстия в доске.
Однажды пришла очередь и Эммы идти в кабинет Годдарда.
«У меня пять центов в одном кармане и пять в другом, – сказал он ей. – Сколько всего у меня центов?»[181]
«Десять», – ответила Эмма.
Доктор Годдард предложил Эмме еще 16 задачек на счет. В общей сложности она дала 12 правильных ответов и пять неправильных.
Через два года Годдард вызвал ее снова, чтобы озадачить очередной порцией тестов. Надо было, к примеру, составить предложение со словами «Филадельфия», «деньги» и «река» или, скажем, сосчитать от 12 в обратную сторону.
Помощники Годдарда хвалили ее за каждый ответ, хотя она допустила довольно много ошибок. Позже Годдард просмотрел ее результаты и подвел итог всей ее жизни с помощью одного слова, которое он недавно придумал:
Без ведома Эммы Годдард начал осторожно собирать информацию о ее семье. Его помощники искали друзей семейства Волвертон, чтобы узнавать сплетни. Годдард был уверен, что родственники Эммы тоже мороны.
Генри Годдард пришел в Вайнлендскую спецшколу, чтобы создать науку о детстве, имея за плечами ужасный опыт собственного детства. Он родился в штате Мэн в 1866 г., и в том же году бык ударил рогами его отца. Отцовская травма в итоге привела к тому, что семья лишилась фермы, и Годдарду-старшему несколько лет пришлось зарабатывать на жизнь поденной работой – вплоть до своей смерти в 1878 г. Последующие три года Годдард прожил в семье своей старшей сестры, поскольку их мать провозгласила себя миссионером-квакером и исчезла на несколько месяцев, чтобы проповедовать на собраниях «Общества друзей»[182] в Канаде и на Среднем Западе. В возрасте 12 лет Годдарда отправили в Провиденс учиться в квакерской школе-интернате. «Никто не интересовался мной и не беспокоился о том, жив я или умер», – вспоминал Годдард в старости[183].
Когда закончился его срок в «квакерской тюрьме»[184], как он называл свою школу, Годдард отправился в Хаверфордский колледж. К колледжу он тоже не питал теплых чувств, считая, что это просто «удобный способ уберечь от неприятностей сынков богатых филадельфийских квакеров». Он возненавидел школу как учреждение в принципе. Везде задавались бессмысленные упражнения на зазубривание латинских и греческих слов и царили бесконечные опасения, как бы ученики не впали в грех. Годдард считал, что пребывание в колледже ничего не дает: ученики из богатых семей после его окончания продолжат благоденствовать, тогда как бедные студенты вроде Годдарда будут всю жизнь пробиваться с большим трудом. Позже он вспоминал: «На протяжении всей взрослой жизни я остро чувствовал неправильность моего первоначального обучения»[185].
Несмотря на все презрение Годдарда к образовательным учреждениям, он в итоге всю жизнь был с ними связан. Некоторое время он тренировал футбольную команду в Университете Южной Калифорнии, затем преподавал в школах штатов Огайо и Мэн. Но в возрасте 30 лет Годдард попал на лекцию психолога Стэнли Холла, которая изменила его представления об образовании. Холл сообщил своим слушателям, что школы могли бы на научной основе раскрывать детские умы. Проведя свои собственные исследования, Холл пришел к выводу, что умственное развитие детей идет по предсказуемому пути – совсем как превращение бескрылой личинки в стрекозу. Если бы учителя и психологи объединили усилия, говорил Холл, они могли бы создать новую систему образования, основанную на научных данных, а не на суеверных традициях.
Годдард немедленно оставил свою преподавательскую работу и отправился в Массачусетс, чтобы учиться у Холла в Университете Кларка. Получив докторскую степень, в 1899 г. Годдард уехал в Западный Честер в Пенсильвании – работать психологом в педагогическом училище штата[186]. Там он начал собирать информацию, необходимую для изменения процесса преподавания. Учителя со всей Пенсильвании использовали таблицы Годдарда для проверки зрения своих учеников, в силу чего он мог определить, сколько детей плохо успевает в школе просто потому, что им сложно читать написанное в книгах и на доске. Исследователь разослал анкеты для оценки нравственного развития школьников от класса к классу. Подобно тому как его мать ездила на собрания квакеров, Годдард ездил с конференции на конференцию, только проповедовал он учителям не славу Господню, а исследование детского развития. Психолог приглашал своих слушателей присоединиться к нему в поисках «закона детского развития, на который мы сможем опереться, когда его поймем»[187].
В 1900 г. на одной из конференций Годдард встретил Джонстона, который пригласил его посетить Вайнлендскую спецшколу. На Годдарда увиденное произвело большое впечатление. Учителя в Вайнленде не повторяли бездумно одни и те же уроки. Они экспериментировали и меняли подходы в зависимости от их эффективности. Джонстон настаивал на том, чтобы Годдард во время своего визита поговорил и с самими учениками. «Я никогда ничего так сильно не боялся»[188], – признавался затем Годдард. Но все прошло лучше, чем он ожидал, возможно, потому, что Годдард знал, каково это – быть брошенным ребенком. Позже Джонстон поздравил его, сказав: «Вы говорили так, как будто привыкли разговаривать со слабоумными».
Годдард уехал с убеждением, что Вайнленд – это исключительное место, «огромная семья счастливых, довольных, но умственно неполноценных детей»[189]. В течение нескольких следующих лет он плотно общался с Джонстоном, делясь с ним идеями об использовании науки для поиска нового способа обучения. В 1906 г. Джонстон пригласил Годдарда стать первым директором по науке в Вайнленде.
Годдарду открывались редкие возможности для научной деятельности. В Вайнленде можно было узнать о человеческом мышлении то, чего не удалось бы обнаружить, исследуя обычных детей. Анатомы много изучали простых животных вроде плоских червей или морских ежей, чтобы получить важную информацию, которую можно было бы применить и к людям. Психологи могли бы получить такую же пользу от изучения менее сложного мышления. «Спецшкола в Вайнленде – это великолепная лаборатория для изучения человека»[190], – полагал Годдард.
Однако, когда Джонстон объявлял о назначении Годдарда на должность, он держал в голове еще одну – весьма мрачную – причину взять в штат психолога. Слабоумие поражало все больше и больше детей, оно передавалось по наследству, и общество оказалось перед лицом надвигающейся катастрофы.
Джонстон переживал, что «дефективность и вырождение усиливаются, число нервных заболеваний растет»[191]. Даже открытие других школ, подобных Вайнленду, не поможет остановить наплыв нуждающихся. «К тому времени как мы заполним дополнительные площади, очереди станут еще больше, чем были».