Я вспоминаю, как я держал ее на руках в саду, как мягко ее волосы прижимались к моему плечу, как она на мгновение прижалась ко мне, словно я был ее безопасным пространством. А когда я увидел, что ей больно, мое сердце бешено заколотилось. Я не стал раздумывать, а просто понял, что должен позаботиться о ней. Только когда мы сидели на ее кровати, так близко, что я мог вдыхать ее сладкий ванильный аромат, а ее рука лежала в моей, пока я очищал порез, я понял, какую ошибку совершил. Достаточно было сделать несколько шагов, и ее рот оказался бы на моем. Боже, как я этого хотел.

Я почувствовал облегчение от того, что она избегала меня весь оставшийся день и, похоже, вернулась к раздражению на всю оставшуюся неделю. Лучше, когда мы спорим, хотя иногда я представляю, каково это — затащить ее к себе на колени и хорошенько отшлепать, когда она использует этот умный рот на мне. Интересно, понравится ли ей это?

А может, она сочтет меня полным извращенцем.

Я качаю головой, испытывая отвращение к самому себе. Что, черт возьми, сказал бы Рич, если бы узнал, что я думаю такие вещи о его дочери? Да что со мной такое?

Я возвращаю свое внимание к Вайолет, нависшей над коробкой с пиццей. Может, нам и лучше быть на расстоянии друг от друга, но это не значит, что я позволю ей есть эту дрянь на ужин. Сейчас я искренне беспокоюсь о ее здоровье. Я думаю о том, что Рич просил меня присматривать за ней, и задаюсь вопросом, знает ли он, как много она работает и как мало заботится о себе. Если она не хочет этого делать, придется кому-то другому.

И хотя это противоречит моему здравому смыслу, часть меня хочет, чтобы этим кем-то был я.

Я вздыхаю.

— Нет, Вайолет. Я просто думаю, что ты заслуживаешь того, чтобы поесть что-нибудь повкуснее, вот и все. — Я отправляю коробку с пиццей в мусорное ведро, прежде чем она успевает запротестовать, а затем жестом указываю на лестницу. — Переоденься. Я знаю одно место.

Она поднимает руки к бедрам.

— Я не могу выйти прямо сейчас. Мне нужно работать.

— Работа может подождать. — Она открывает рот, чтобы возразить, и я добавляю: — Вайолет, сейчас лето. Ты молода, — я чуть не сказал "красива", но вовремя себя остановил, — одинока… и ты решила провести этот потрясающий вечер с ноутбуком и холодной пиццей.

Она кривит губы, обдумывая сказанное. — Ты говоришь об этом так грустно.

Я бросаю на нее взгляд, который говорит, что это и есть грустно.

— Ну и ладно.

Она дуется и уходит вниз переодеваться, а я усмехаюсь про себя. По крайней мере, сегодня у нее будет нормальная еда.

Вайолет появляется в гостиной через тридцать минут в красивом белом платье со свободными рукавами, низким вырезом и подолом до середины бедра. На ней те же босоножки на танкетке, что и в день нашей встречи, а ноги длинные и стройные. Не буду врать, мой член дергается при виде ее, от того, как она выглядит одновременно невинно и сексуально. Я не замечаю, что пялюсь, пока она не перекладывает свой вес с одной ноги на другую и неловко смеется.

— Все нормально? Я не знаю, куда мы идем, так что…

Я отрываю от нее взгляд и тянусь за бумажником. Пригласить ее куда-нибудь — ужасная идея. О чем, черт возьми, я думаю?

Тебе нужно успокоиться, мать твою.

— Да, — бормочу я. — Все в порядке.