Мундир и подошвы сапог Государя имели заранее сделанные отверстия, через которые было совершено таинство миропомазания. Переодевшись, Государь велел убрать мундир и сапоги, которые должны были храниться, как святыня и в качестве исторической реликвии. Последовавшие затем балы, приемы и празднества были омрачены катастрофой, происшедшей на Ходынском поле.
В самый день несчастья я пошел прогуляться по направлению к Ходынке и встретил немало народа, шедшего с места происшествия и несшего оттуда царские подарки. Но странное дело, никто не говорил о катастрофе, и узнали мы о ней только на другой день утром в генерал-губернаторском доме, куда прибыл со специальным докладом московский обер-полицеймейстер Власовский. Великий князь Сергей Александрович был сильно подавлен случившимся: он приказал Власовскому приезжать каждый час и подробно доносить о ходе расследования причин катастрофы.
Затем началась обычная в таких случаях волокита: обер-полицеймейстер Власовский сваливал свою вину на великого князя Сергея Александровича, последний считал причиною бедствия бездействие министра двора графа Воронцова-Дашкова[21].
Император Николай II принимал деятельное участие в разбирательстве дела о виновниках Ходынской катастрофы, и в результате оказалось, что либо великий князь Сергей Александрович, либо граф Воронцов-Дашков должны подать в отставку. Тогда решительное давление на Государя оказал великий князь Владимир Александрович, заявивший, что все великие князья покинут свои посты, если великий князь Сергей Александрович вынужден будет выйти в отставку.
Император Николай II уступил, и от должности был отстранен Власовский. Некоторое время спустя оставил свое место и граф Воронцов-Дашков. В дни, следовавшие за Ходынской катастрофой, мне самому приходилось наблюдать кошмарное зрелище подвод, развозивших по покойницким трупы с Ходынского поля, наваленные, как бревна, и полуприкрытые брезентами и рогожами.
Коронационные торжества закончились блестящим балом у французского посла, а вслед за тем начался разъезд из Москвы высочайших особ и их свит.
Много раз мне приходилось и читать и слышать, что народ будто бы усматривал в Ходынской катастрофе предзнаменование несчастливых дней будущего царствования Императора Николая II. По совести могу сказать, что тогда этих толков я не слыхал. По-видимому, как часто бывает, особенно в подобных случаях, такое толкование Ходынскому происшествию дано было значительно позже, так сказать, задним числом. У нас ведь вообще любят в катастрофических событиях усматривать скрытый, таинственный смысл.
Глава 5
Знакомство великого князя Павла Александровича с О.В. Пистолькорс. – Заграничная поездка с нею. Болезнь великого князя. Поиски возможностей брака. – Запутанность отношений. – Великий князь Павел Александрович покидает Россию. – Италия. – Благословение великого князя на брак. – Бракосочетание в Вероне.
Через некоторое время после нашего возвращения из Москвы произошло знакомство великого князя Павла Александровича с госпожей О.В. Пистолькорс[22], урожденной Карнович. Знакомство это, как известно, сыграло значительную роль в жизни великого князя. Муж госпожи Пистолькорс был однополчанин великого князя. Знакомство с его супругой, если не ошибаюсь, произошло на обеде, данном Пистолькорсом великому князю.
Почти в то же время завязался у великого князя роман с его будущей супругой. Мне ничего об этом тогда известно не было. Открылось это в период обычного нашего осеннего путешествия за границу. Великий князь ехал в своем вагоне, тогда как госпожа Пистолькорс занимала место в отдельном купе 1 класса. На это обстоятельство обратили мое внимание, и я стал приглядываться к тому, что же будет дальше. Вскоре наша спутница стала запросто приходить в великокняжеский вагон.
В Париже великий князь и госпожа Пистолькорс жили в одном и том же отеле, но, конечно, в различных помещениях. Отсюда они часто предпринимали более или менее продолжительные совместные прогулки. Это заграничное путешествие особенно закрепило близость между ними.
По возвращении в Петербург свидания их стали обычным явлением, причем то великий князь обедал у Пистолькорс, то госпожа Пистолькорс приезжала к великому князю Павлу Александровичу, обычно вечером, после позднего нашего обеда.
В следующем году великим князем была предпринята довольно продолжительная поездка на юг Франции для морских купаний. Великий князь на этот раз ехал в тесном семейном кругу, с детьми, в сопровождении госпожи Джунковской и детского врача С.А. Острогорского.
Мы, признаться, думали, что на этот раз госпожа Пистолькорс не будет нашей спутницей, но ошиблись в наших предположениях. Она прибыла на место нашего пребывания несколько позднее нас, но опять-таки поселилась от нас отдельно. Кажется, великий князь сознавал ложность создавшегося положения и на этой почве стал нервничать все более и более.
Вскоре по приезде в Петербург он заболел тяжелой формой нервной экземы и вынужден был отправиться для лечения в Берлин. Теперь госпожа Пистолькорс находилась при нем безотлучно, усердно ухаживая за больным.
Из Берлина переехали мы в его окрестности, где та медицинская знаменитость, у которой лечился великий князь, имела собственную санаторию. Здесь мы заняли отдельный небольшой дом, и великий князь Павел Александрович пользовался целебными ваннами. Отсюда же он ездил в берлинскую клинику на перевязки. Постепенно стало ему делаться лучше.
Между прочим и на этот раз мне довелось исполнять медицинские обязанности. Имея в виду наш скорый отъезд из Берлина, профессор, лечивший великого князя, в четыре или пять уроков научил меня перевязывать пораженные экземой места и уверял потом, что я накладываю повязки не хуже, чем он сам. Так пришлось мне снова состоять в роли фельдшера при великом князе Павле Александровиче.
Последующие два путешествия за границу были вызваны намерением великого князя вступить в морганатический брак с госпожей Пистолькорс.
Сначала мы побывали в Берлине, в Париже, затем объехали Италию. Великого князя сопровождали его адъютанты Лихачев и Ефимович. На Лихачева была возложена задача найти за границей православного священника, который согласился бы обвенчать великого князя. Однако все поиски оставались тщетными, и в Петербург пришлось вернуться ни с чем.