— И что она изменит, эта правда? Вернёт жизнь тем блондинкам? Нет! Зато, представь, что придётся пережить Жаклин и Инге! Я имею некоторое представление о том, каково жить с клеймом «родственница маньяка». Люди начнут в лучшем случае поливать их грязью или преследовать, как в своё время ты преследовал меня!

Алан, не выдержав моего взгляда, отвернулся и молча пошёл к стене. Он ощупывал её около минуты. Наконец, нашёл, что искал, и ворота бесшумно распахнулись, выпуская нас в освежающую ночную прохладу…

— А я говорю, именно так всё и было! — рассказывала Дарина полушёпотом, бурно жестикулирую.

Мы стояли во дворе того, что когда-то было загородным коттеджем Жаклин Голд. Ворота были открыты, вокруг сновали рабочие и просто прохожие, пожелавшие помочь с расчисткой завалов. Даже журналистов никто не прогонял — они могли фотографировать обуглившиеся стены сколько угодно. С момента пожара прошло пять дней, а в воздухе всё ещё витал устойчивый запах гари.

Коттедж спасти не удалось, но прилегающая территория не пострадала. Жаклин всё ещё находилась в больнице — после похорон сына ей стало хуже. С ней сейчас была вернувшаяся из Германии Инга. Андрея тоже пока не выписали из инфекционного отделения, так что работой руководили Фёдор и Войнич. Спортсмену, подозреваю, эта роль была не по душе, но он так и не осмелился рассказать Жаклин правду о сыне, а потому отказать ей в небольшом одолжении не смог.

— Ты мне не веришь? — насупилась Даша.

— Верю, тебе приснился сон, что же тут невероятного?

— Он приснился мне за ночь до случившегося! Я видела, как по дороге на большой скорости неслась синяя девятка. Как перед ней, словно из-под земли выросла Марта, и машина резко слетела с трассы и врезалась в дерево. Это она его убила, Злата! Она, говорю тебе!

— Даш, я ничего не отрицаю, но правды мы в любом случае уже никогда не узнаем.

Рядом с нами остановилась Галина. Она с тоской смотрела на пепелище и причитала:

— Беда-то какая! Сколько горя сразу! И мальчик наш погиб, и дом сгорел! А я как чувствовала, — она оглянулась на нас, словно приглашая в слушатели, и продолжила: — Роза китайская, что Жаклин посадила, когда Богдан родился, ещё пару месяцев назад чахнуть начала. Я её уже и пересаживала, и удобряла — ничего не помогло. Завяла красавица. Вон она стоит, мы её неделю назад в сад вынесли.

Я подошла к кадке с поникшим гибискусом и провела ладонью по листьям и земле. В растении почти не осталось жизненных сил. Удивительно, оно действительно уходило вслед за тем, для кого было взрощено. От земли шёл характерный специфический холод. Яневольно поёжилась — вот и причина.

— Галина, вы землю для цветка, где брали, не на кладбище случайно? Земля с могилы домашние растения убивает.

— Да вы что?! — всполошилась женщина. — С какой могилы? Я в саду её выкопала, вон под тем дубом возле беседки!

Мы с Дариной переглянулись и поспешили проститься с женщиной.

— Это то, о чём я подумала? — глаза Дарины заблестели.

— Не знаю, я мысли читать не умею, но в горшке точно земля с могилы. Войнич, можно тебя на минутку, — подозвала я проходившего мимо спортсмена.

Он должен был только присматривать за ходом работ и отдавать распоряжения, но включился в процесс наравне со всеми. В старой одежде, перепачканный сажей, после всех этих строгих классических костюмов, спортсмен выглядел довольно забавно. И что особенно приятно — в мою сторону больше не косился недобро, не усмехался криво и не грубил. Совсем… ни разу с того рокового вечера.

— Можно и на десять, — он вытер пот со лба и… улыбнулся. А я невольно напряглась. Эти его улыбки — ещё одно новшество, к которому я пока не привыкла. — Слушаю.

— М… м, только не пугайся, нам лопата нужна и грубая физическая сила, кое-что выкопать.