Пытаюсь убедить их, что это неправильно.
– И как я должна теперь добираться до работы или до приюта для животных? – Последний год я дважды в месяц была волонтером в местном приюте. Из-за аллергии Рейчел мы не могли держать животных в доме. Теперь ее нет, но правило «никаких животных» все еще строго соблюдается. Так что волонтерство – единственный способ повозиться с собаками, которые, на мой взгляд, лучше людей.
Мама не смотрит мне в глаза. Папа откашливается.
– Ты не будешь никуда ездить. Мы сообщили твоему начальству в «Магазинчике мороженого» и Сэнди из приюта, что ты очень занята в школе и больше не будешь работать и заниматься волонтерством.
– Вы… – я делаю вдох, –
– Да.
Я так поражена, что у меня нет слов. Захлопываются двери, ведущие к моей и так ограниченной свободе. Нет машины. Хлоп. Нет работы. Хлоп. Нет волонтерства. Хлоп. Хлоп. Хлоп.
– Хотите сказать, что я буду ходить только в школу и назад, так? – Ком в горле заставляет говорить полушепотом. Это мой выпускной год. Я ожидала, что мой мир станет больше, а никак не меньше.
– До тех пор пока не докажешь нам, что достойна нашего доверия, – да.
Я поворачиваюсь к маме.
– Ты не можешь согласиться с этим. Верю, ты понимаешь, что все это неправильно.
Она опускает глаза и не смотрит на меня.
– Если бы мы были строже раньше… – Она замолкает, но я знаю, что значит это
– Марни, давай не будем об этом. – Папа теперь притворяется, что «до смерти Рейчел» ничего не было.
– Да, конечно. Мы делаем это потому, что любим тебя и не хотим повторения прошлого. Мы с папой обсудили…
– Это чушь собачья, – обрываю я ее и вскакиваю, отпрыгивая подальше от отца.
– Не разговаривай с нами таким тоном! – папа грозит мне пальцем.
На этот раз я не уступлю, потому что слишком зла, чтобы пугаться.
– Это чушь собачья, – без страха повторяю я. Слезы катятся и бесят меня, но я не могу остановиться.
– Это наказание за то, что я жива, а Рейчел мертва. Я, мать вашу, дождаться не могу, когда свалю отсюда! И я не вернусь. Не вернусь!