– Тетя Мария, это ерунда. Узнаем у портье, – пришел я на помощь переводчику.

– Да-да, – обрадовался переводчик, вскочив на ноги. – Я сам все узнаю. Прямо сейчас.

– Не торопитесь, молодой человек. М-м-м… Сначала будет прогулка, потом посетим антикварный магазин, далее… художественная выставка. А вечером… Хм. Впрочем, не будем загадывать наперед. Веня, вы сейчас спускаетесь вниз, узнаете про магазин и ждете нас.

– Все, уже иду, – Инокин торопливо вскочил и торопливо зашагал к двери.

Когда мы вышли на улицу, ветер стих, поэтому мороз не так чувствовался, именно благодаря этому мы гуляли достаточно долго, не менее часа. Уже спустя десять минут после начала прогулки я засек «топтуна», но спустя какое-то время поменял его статус на «охранника», так как он просто шел за нами, не сильно скрываясь. Судя по всему, его приставили к нам на сегодняшний день из-за статуса сенатора, как заметной политической фигуры, зато легковую машину, надо признать, на начальном этапе проглядел, и это притом, что легковых автомобилей на улицах было относительно мало, а большую часть составляли общественный транспорт, грузовики и специальные фургоны.

Как гид Веня не оправдал надежд Вильсонов, правда, никого это не расстроило. Не совсем приятный разговор с Михайловым уже забылся, и мы просто гуляли по улицам, обменивались мнениями, изредка задавая вопросы переводчику. Народ, слыша иностранную речь, смотрел на нас по большей части с любопытством, хотя встречались и откровенно враждебные взгляды, но при этом обтекал нас, стараясь не приближаться. Гуляли мы ровно до того момента, пока не увидели свободное такси. Это была «Победа». В отличие от меня, Вильсонам машина показалась неудобной, но их, привыкших к большим габаритам салонов американских машин, можно было понять. Водитель, стоило ему услышать, что американцы хотят попасть в антикварный магазин, хитро улыбнулся и уверенно сказал:

– Конечно, знаю. Привезу в лучшем виде.

Магазин не произвел на леди Вильсон большого впечатления, и через полчаса мы снова оказались на улице. Водитель такси, которому явно понравились щедрые чаевые, не стал искать клиентов, а просто решил дождаться нас.

– Куда едем, уважаемые пассажиры? – шофер такси повернулся к нам, когда мы расположились в салоне.

Так как сегодня, по нашему негласному согласию, командовала Мария, она и ответила:

– Едем обедать. В приличное место.

Тут оказалось, что у Вени есть список ресторанов, которые нам было рекомендовано посещать. Среди них был грузинский ресторан «Арагви». Услышав название ресторана, я внутренне усмехнулся. Еще по той жизни мне было известно, что именно это заведение стояло на полном прослушивании у КГБ. Кабинеты прослушивались с помощью микрофонов, метрдотель являлся отставным офицером ГБ, а официанты, все как один, являлись внештатными сотрудниками. Впрочем, это ничего не меняло для меня. У Майкла Валентайна было идеальное прикрытие, он был американским гражданином. Места в ресторане, как только там узнали, что мы американцы, сразу нашлись. Единственной проблемой оказался Веня, который начал отнекиваться, говоря, что он не голоден и спокойно подождет нас здесь, но только до того момента, пока я не схватил его за рукав и не потащил в зал. Шашлык по-карски и бутылка хорошего грузинского вина оставили после себя приятную сытость и подняли настроение. Не успели мы выйти из ресторана, как снова увидели нашего водителя, который приветливо махал нам рукой. Метрах в сорока от такси стояла еще одна, серая, «Победа». Наша охрана… или все же соглядатаи?

Водитель, отлично знавший, где находятся антикварные магазины и рестораны, не сразу нашел выставочный павильон, где проходила выставка.

Как только мы вылезли из машины, он сразу поинтересовался у Инокина, сколько времени может занять посещение выставки. Когда тот ответил, что, возможно, надолго, слегка поскучнел лицом, но при этом снова помахал нам рукой на прощанье и только тогда уехал. Мне сразу в глаза бросился висевший на здании знакомый с детства лозунг «Народ и партия едины». Стоило мне его прочитать, как в памяти всплыла смешная фраза из моей прошлой жизни: «народ и партия едины, вот только разное едим мы».

Войдя в первый зал, мы неожиданно наткнулись на довольно большую группу изрядно шумевших людей. Миссис Вильсон, услышав громкие голоса, недовольно поморщилась, так как считала, что истинное искусство требует тишины во время просмотра. Прислушавшись к голосам, я понял, что прямо сейчас шла оценка работ молодых художников, причем с точки зрения идейности, так как оценивала их комиссия, состоящая из маститых художников, искусствоведов и партийных деятелей. Прямо сейчас, словно стоя на трибуне, товарищ из комиссии ораторствовал:

– …Мирное время поставило перед советским народом, а значит, и перед советским искусством новые задачи. Военная тема Великой Отечественной войны должна уступить место иной, мирной жизни, показу трудовых будней советского народа! При этом я хотел бы предостеречь молодых художников…

Мария снова поморщилась от звуков гремевшего под сводами зала голоса и довольно громко сказала:

– Давайте перейдем в другой зал. Когда господа коммунисты перестанут шуметь, вернемся и осмотрим висящие здесь экспонаты.

Услышав иностранную речь, кое-кто из комиссии и молодых художников повернулся в нашу сторону, причем на очень короткое время, так как голос низкорослого оратора, с блистающей в свете люстр широкой лысиной и в огромных очках в роговой оправе, продолжал греметь:

– …Вы, горячее и пытливое молодое поколение, должны нести не просто реализм нашей жизни в своих картинах, а чувства, которые бьются в ваших сердцах! Вы должны донести их до сердец трудящихся масс, показать верность и любовь советских людей нашей родине, единство Коммунистической партии и советского народа…