— Я проверил запасы лекарств и послал слуг в ближайшие города и деревни за лекарями и медикаментами, — продолжил распорядитель, вновь приложившись к вину.

О сохранении трезвой ясной головы в разговоре с дознавателем он явно не беспокоился. Ему настолько нечего скрывать, или он просто не чувствует за собой прегрешений, которых не простит дядя Лауры?

— Кто-то видел вас в это время? — больше для проформы уточнил Лёха.

В то, что перед ним сидит преступник, он уже не верил.

— Пожалуй… — несколько растерянно произнёс Аланис.

Не слишком похоже на того, кто тщательно продумал алиби. Скорее на человека, который пытается вспомнить что он делал в день, настолько полный событий, что одни вытеснили из памяти другие.

— Меня совершенно точно видели слуги, которых я отослал за лекарями, — после непродолжительного молчания сообщил распорядитель.

— Можете назвать их имена? — уточнил Лёха.

— Безусловно. Я выписал каждому сопроводительное письмо с приказами лекарям незамедлительно прибыть с учениками и запасами, подходящими для нашей… ситуации.

Он вздохнул и опустил взгляд.

— К своему стыду, я даже отразил всё это в своих записях. Понимаю, что это был странный и малодушный поступок — вести учёт тогда, когда все были заняты разбором завалов и спасением жизней, но… Это был моим спасением. Островком спокойствия.

Стриж молча кивнул. Это была довольно типичная реакция на творящийся вокруг кошмар. К примеру, один из сослуживцев Лёхи под миномётным огнём садился на дно окопа и вырезал из бруска деревянную фигурку, за что получил прозвище «Эмиль[13]».

— Если желаете, я прикажу принести мою учётную книгу, да и в книге кастеляна будут отражены и подорожные, и выделенные на закупку медикаментов суммы…

Отказываться Лёха не стал, но окончательно уверился, что Аланис — не тот, кого они ищут. Это, впрочем, не помешало ему расспросить распорядителя обо всём, что он помнил о том дне.

Несмотря на выпитое и начавшую замедляться речь, распорядитель не врал. Лёха намеренно время от времени спрашивал об одном и том же на разные лады, но Аланис ни разу не противоречил своим прошлым показаниям. Разве что время от времени позволял себе весьма уничижительные ремарки в отношении того или иного обитателя замка, включая непосредственное начальство — Пузыря. При этом он ни разу не опустился до прямых оскорблений и оставался крайне вежлив, при этом умудряясь оскорблять людей в весьма деликатной манере.

О Лауре он отозвался с полнейшим равнодушием, по сути не сказав ни хорошего, ни плохого. Для него новая графиня до сих пор оставалась никем, белым пятном. Да и не удивительно: дочка прежнего графа мелькала в жизни распорядителя разве что в виде очередной строчки расходов, или особо важного задания от кастеляна, вроде закупки и доставки тканей самых модных расцветок. Он и видел её, наверное, всего несколько раз за всю службу.

А вот её отца Аланис уважал. Причём искренне. И, похоже, скорбел о его гибели на свой, несколько странный, манер.

— Если вы вспомните что-то ещё о событиях того дня — сообщите капитану Дарану, — попросил Лёха, вставая. — Он передаст сведения мне.

— Безусловно, господин Дрюон, — Аланис неторопливо поднялся и, помедлив, тихо спросил. — А кого всё же убили?

— Этого вам пока не нужно знать, — сухо сообщил Стриж, завершая допрос.