— Ну и для кого сегодня самые тяжелые времена? — спросил он кота, но того нигде не было, поэтому он ответил, смеясь, сам себе: — Для шахтера с кредитом во франках.

Открыв банку, он сделал большой глоток и решил, что вовсе не так уж плохо побездельничать в кои-то веки. Надо будет только съездить в супермаркет за ящиком пива для себя и упаковкой печенки для рыжего Духа. Как и предполагалось, звук открывающегося холодильника тут же привлек предателя, не ставшего скрывать свою заинтересованность. Стоило только Духу хлопнуть дверцей главного предмета мебели в доме, кот оказался на столе и делал вид, что лижет себе лапу.

— Здрасте, явился. А шутки мои тебя не веселят. Чего надо? — спросил он, пользуясь тем, что рыжая тварь сосредоточилась. — Когда есть что пожрать, ни на минуту не оставляешь меня в покое, топчешься, словно тень. А как же общение, блестящие диалоги? Что, забыл уже, как мы с тобой на прошлую Пасху привязали на балконе носки к веревке? Прищепки исчезли вместе с бывшей женушкой, поэтому выхода не было. Идея казалась прекрасной. Простой и гениальной. Дух — молодец. Правда, ночью ударил мороз, и снять мы их смогли только в начале мая.

Кот зыркнул левым глазом в стену, что означало, что он уставился прямо на Роберта и внимательно слушает.

— С бабами все так же, как с этим вот холодильником, парень, — продолжал Дух. — Разохотит тебя, а потом хлоп: закрыто. Почему она не звонит?

Он налил коту молока.

— Ты же знаешь, о ком я говорю. Такая же рыжая и вредная, как ты. Вот же вкус у меня…

Он уже почти допил пиво, поэтому заблаговременно приготовил следующую банку и снял через голову джинсовую рубашку. Волосы торчали во все стороны, он поправил их, как умел, то есть разлохматил еще больше. Чтобы не смотреть на себя, завесил зеркало своей джинсовой рубашкой.

— На протяжении всей следующей недели мне не обязательно будет на себя любоваться. А ты уж как-нибудь мою красоту выдержишь. Будем ходить за печенкой ночью, — объявил он конфиденциальным шепотом и подумал, что долго не выдержит. Он говорит сам с собой, словно псих. Ведь этот облезлый все равно ничего не понимает.

«Меня назвали левым деятелем», — гремел с трибуны какой-то местный политик.

Дух вернулся в комнату, чтобы уменьшить звук. Он уселся и провалился в хмельную нирвану. Телевизионный трёп влетал в одно ухо Духа и из другого вылетал.

«Дорогие господа националисты, я не отношу себя ни к деятелям, ни к левым, но знаю, что ношение фашистской символики и эпатаж на сайте „Национальная Хайнувка“ постами типа: „Бурый должен уничтожить всех белорусов. Жаль, что он не убил остальных валенков“ — это абсолютное зло».

Дух закрыл глаза. Он уже почти не слушал молодого оратора, речь которого его усыпляла. Голова практически не держалась.

«В Хайнувке долгие годы мирно жили поляки и белорусы. Ровно до тех пор, пока группа псевдо-патриотов не начала подстрекать к войне на националистическом фоне. И никакой парламентский контроль не изменит того, что то, что вы делаете, — это зло в чистом виде. Белорусы обладают такими же правами жить здесь, как и поляки».

Теперь заговорила журналистка. Она передавала репортаж от городской управы, в которой сегодня была обнаружена собачья голова в белорусском ошейнике. Что это должно было означать, она объяснить не сподобилась, лишь напомнив, что этот тихий городок на краю Беловежской Пущи за последние несколько дней прославился на всю страну из-за слухов об орудующем в тех лесах каннибале.

«До вчерашнего дня слухи опровергалась прокуратурой и полицией, — говорила журналистка. — Но сегодня утром в бочке с квашеной капустой на городском рынке была обнаружена свежеотрубленная голова одного из самых богатых жителей города. Прочие останки пока не обнаружены».

Дух открыл глаза.

«Его сожрал этот извращенец! — прокричал случайный прохожий в микрофон журналистки, размахивая при этом кулаком. — Так же как и тех женщин, черепа которых нашли следователи в лесу. Одни головы, и больше ничего. Как еще это объяснить? Он их сожрал!»

«Не так давно вся Польша посмеивалась над местными следственными органами», — добавила журналистка и прочла стишок: