Он вернулся домой чуть позже двенадцати. Дом был пуст. Единственным следом Дрей была бутылка, причем водки в ней заметно поубавилось.
Тим проехал шесть кварталов до «Маклейна» – не самого лучшего ирландского паба, которым владел отец Мака, и припарковался на стоянке. Кроме нескольких зевак и кучки полицейских возле бильярдных столов в глубине зала, в пабе никого не было. Над полками с разнокалиберными бутылками – антикварный полицейский жезл. Типичный фараонский набор. Бармен, этакий дэнди в накрахмаленной рубашке с манжетами, сосредоточенно вытирал бокалы.
– Извини, друг, мы закрыты.
Тим проигнорировал его слова и прошел в глубь зала к группе мужчин в черном. Мак, Фаулер, Гутьерес, Харрисон и еще человек пять. Дрей стояла возле них, согнувшись, рука вытянута вперед, указательный палец кого-то в чем-то обличает. По какой-то неведомой причине она надела форму, хотя полицейская этика запрещала пить в форменной одежде.
– …
– Мы думали, он справится, – сказал Фаулер.
– Потому что он мужчина?
– Нет, потому что… ну, из-за военной службы.
– Из-за военной службы? А, ну да. Ты хочешь сказать, что у него нет чувств!
Она развернулась, покачиваясь от спиртного, чтобы видеть их глаза.
– Что вы нарыли по сообщникам?
Гутьерес – он стоял к ней ближе всех – вытянул руки в успокаивающем жесте, как политик, маскирующий снисхождение под добродушное желание ободрить электорат:
– Мы работаем над этим. В отличие от твоего мужа мы не думаем, что это такая уж серьезная зацепка.
Фаулер первым заметил приближение Тима, потом его увидели и все остальные – все, кроме Дрей.
– Знаешь, что я тебе скажу? – Дрей нечетко выговаривала слова, – Ты можешь сколько угодно смешивать меня с дерьмом, но если скажешь еще хоть слово про моего мужа, я тебе все зубы пересчитаю.
Бармен вышел из-за стойки и пошел за Тимом, но Мак жестом отозвал его.
– Все в порядке, Денни. Он свой.
– Свой ли? – тихо сказал Гутьерес.
Тим обратился к жене:
– Пошли, Дрей. Я отвезу тебя домой.