Я приставила ствол к голове Саймона. Не могла я его оставить живого у себя за спиной. Пусть он так тяжело ранен, я не могла рисковать.

- Надеюсь, выпотрошит тебя этот монстр, сучка.

- Не сучка, а миз Сучка надо говорить, - сказала я и нажала на спуск. Короткая очередь, но моим выстрелам ответили другие. Я резко повернулась, задирая ствол, и увидела, что Питер стоит над телом Аманды. На моих глазах он разрядил в нее "файрстар". Олаф только стоял и смотрел. Я обернулась и увидела, что Бернардо держит на руках Бекки у выхода из пещеры.

Эдуард начал опускаться на колени. Я присела рядом с ним, пытаясь его удержать.

- Дети... выведи детей, - прошептал он и потерял сознание.

Олаф подошел без моей просьбы и поднял Эдуарда на руки, как ребенка. Если сейчас появится монстр, у нас у всех руки заняты. Хреново.

У Питера кончились патроны, но он все еще нажимал на спуск, снова, снова и снова. Я подошла к нему.

- Питер, Питер! Она мертва. Ты ее убил. Остынь.

Он не слышал. Я взяла его за руки, пытаясь отвести ствол. Он дернулся, сильно, глаза у него были дикие, и продолжал стрелять без патронов в тело этой женщины. Я его отшвырнула к стене, локтем перехватив горло и обхватив другой рукой его руки, все еще сжимающие "файрстар". Дикими испуганными глазами он все же глянул на меня.

- Питер, она мертва. Второй раз ее тебе не убить.

У него дрожал голос, когда он сказал:

- Я хотел, чтобы ей было больно.

- Ей было больно. Когда тебя рвут на части - это не лучший способ умирать.

Он затряс головой:

- Этого ей мало!

- Да, этого мало, но ты ее убил, Питер. Месть - это такая штука. Когда убиваешь врага, больше мстить некому.

Когда я взяла у него "файрстар", он не стал сопротивляться. Я попыталась обнять Питера, но он оттолкнул меня и отошел. Для таких утешений время миновало, но есть и другие виды утешения. Некоторые из них исходят из дула пистолета. Да, есть утешение - убить того, кто тебя обидел, но это утешение холодное. Оно разрушает в тебе то, что не затронула сама обида. Порой вопрос бывает не в том, расставаться ли с частицей души, а лишь в том, с какой именно.

Питер нес Бекки, Олаф нес Эдуарда. Мы с Бернардо шли впереди, раздвигая весеннюю тьму стволами автоматов - туда-сюда, туда-сюда. Ничего нигде не шевелилось. Только ветер шумел в высоких кустах шалфея, закрывавших вход в пещеру. Ощущение воздуха на лице было восхитительным, и я поняла, что не надеялась выйти оттуда живой. Пессимизм - это на меня похоже.

Бернардо повел нас вокруг дома. Мы хотели добраться до машины Эдуарда, но при этом проверить, что никто и ничто не собирается нас по дороге съесть. Олаф шел за нами, неся Эдуарда. Я истово молилась, чтобы он поправился, выжил, хотя это было странно - молиться за Эдуарда Богу. Такое чувство, что молитва как бы обращена не по тому адресу. Питер и Бекки шли передо мной. Он споткнулся, когда кусты стали гуще. Наверное, он устал, но я не могла себе позволить нести Бекки. Руки должны были быть свободны.

И тут я почувствовала щекочущее прикосновение магии.