Подошли к Ершу, типа поговорить, он остановил нас взглядом бледноголубых глаз в двух шагах от себя и прищурился на рожицу Захара, — сперва выплюнь гвоздь, чтоб не шепелявил.
Я сплюнул железку в ладонь и спрятал пока в кармашек. Говорю ему по-русски, — хай, братуха.
Он без стеснений присел на палубу, поджав ноги. Вот уж в ком я, даже будучи простым каторжанином, сразу заподозрил бы нечистого. С виду пацан с лукавым прищуром бесшабашных весёлых глаз, но и с недетской грустью. Движения ребячески разболтаны, но экономны, точны, как у военного. А мы стояли перед ним разве что не «смирно». Приветы и пожелания выслушал бесстрастно, сразу видно, что смерть ему не в диковинку. Помолчав, снизошёл. — Черныш, на том свете главарь псов. С Рудой я обязательно переговорю, он тоже был лидером клана. А остальных не жалко. Вот вы спаслись и нашлись сами, заняли в этом обществе своё место. Но если кто-то из вселенцев ради спасения сам пойдёт в кубрик… честные местные ребята нам с Чарли больше по душе. Он, вообще-то, Гарри Весельчак, в Ерша Чарли его пацаны переделали, — он неожиданно широко улыбнулся, — а под линьками выл Пройдоха Пит, ваш Сыч. Для него Чарли сделал единственное исключение — Пит сдуру считает себя цыганом, удавят же ни за что.
По его тону мы поняли, что разговор окончен — ждать радости от нашей встречи бессмысленно, ведь, по сути дела, все мы уже мертвецы. Мы занялись своими делами — даже благодушие матросов имеет границы. Плюш полез промазывать бегущий такелаж и блочки, а я направился к уже изрядно загаженному клюзу. Обязанности с Захаром мы разделили так: я таскаю забортную воду, а он скоблит поверхность. Эх, детство — золотое времечко! Ну, вселился дух, и что дальше? Во-первых, клюзов действительно много, во-вторых, на них свет клином не сошёлся — мальчишка сразу превратил нудную, грязную работу в игру. Пустил фантазию на самотёк, и вот они уже приплыли на Ямайку, а его взяли в юнги, и он угнал фрегат и плывёт к маме. Только сначала надо напасть на остров, забрать у дикарей много золота, стать солдатом, а потом генералом и свергнуть губернатора, всех губернаторов по очереди. А от духа и впрямь никакой пользы — затаился в уголке сознания и молча тащится с фильма. Только дурацкая у меня привычка спать в кино, не заметил, как вырубился. Приснился утренний заплыв, гребу от акулы и радуюсь — это всего лишь только сон! Ведь только во сне можно плыть со скоростью волка из «Ну, погоди!», а рыбка, хоть и не отстаёт, догнать не может. Выбежал на пляж, она за мной! Я в шахту канализации, зараза следом, вылез уже на Агропроме. Бегом к старой кирпичной трубе, подпрыгнув хватаюсь за нижнюю скобу, подтягиваюсь, и эта ржавая железка со звоном отвалилась! Падаю на спину, акула вцепилась в живут с злобным, утробным урчанием…
Мдя, проснуться от урчания в чужом брюхе… Или не проснуться, а наоборот? Что в таких случаях говорил Конфуций? Блин, жрать охота! Аж до рези в животе! Захару привычнее, да и фантазия отвлекает. Умудрился растянуть работу на свежем морском ветре почти до заката, так стремился к идеалу. Да и команда постоянно делала идеальную чистоту клюзов практически недостижимой. Вечером довелось наблюдать смену ребячьих вахт. Первыми мы подняли четыре трупа — двоих явно удавили, остальные, кажись, сами преставились. Волоком за ноги оттащили к фальшборту у бака и издали наблюдали, как здоровенный капрал устанавливал факт смерти каждому ножом в область сердца, а подручный матросик выбрасывал тела в воду.
Следом за трупами спокойно поднялись авторитетные пацаны с «любимчиками». Хотя особо авторитетными они не были — пацаны в ночную вахту не ломились, как в дневную. Тут-то и узнал Руда, что никуда его Джек не пропал.
— Твоё сиятельство огреблось линьков? — дерзко обратился к нему паренёк с ехидной остренькой, прыщавой мордашкой, — значит, ты, как все, можешь таскать парашу?
Руда успел лишь зажмуриться — последовала серия ударов в корпус, Длинный явно знаком с анатомией. Большим пальцем он поддел наглецу челюсть, ещё удар и рывок, и челюсть оказалась в руке Джека вне её хозяина.
— Добавьте пятого, — ровным тоном обратился он к нашей импровизированной похоронной команде, выбрасывая челюсть в море, — а смывать кровь дело ночной вахты.
Никто особо не возражал, действительно, пусть наглец попробует отыскать на дне свою зубатку. Сами и спровадили его ещё мычащего через фальшборт — ехидно улыбающиеся матросы и не подумали нам помогать. Ведь это мы, приговорённые за убийства, только что прилюдно изувечили и убили человека.
Но эти злобные маленькие поганцы оставались забавными подростками, порой весьма забавными. Оказалось, что можно быть любимцем всей команды — во время смены ребячьих вахт матросы устраивали концерты самодеятельности. Конечно же, никто не отплясывал «яблочко», а просто пели они при всякой тяжёлой работе. Но и насладиться чужим талантом не упускали ни одной возможности. Едва один паренёк поднялся на палубу, ему тут же сунули в руки обыкновенную расческу.
— Извините, с вашего позволения, со мной сегодня сопровождение, — смущённо обратился он к публике. Матросы заинтриговано молчали. Наконец, появились двое ребят с в хлам разбитыми в оригинале курносыми лицами.
Паренёк приложился к расческе, звучание было непривычным, но уж «Катюшу» трудно было не узнать. Далее последовала «Перуанская», публика замерла в восторге. Но всё-таки поглядывала на пару избитых, смущённо жмущихся охламонов.
— Да вы сбегайте поссать, ребятки, — верно понял причину их смущения боцман. Те не заставили себя уговаривать. А когда вернулись, оказалось, что игрец на расческе тоже решил устроить себе антракт. Дабы не разочаровывать почтеннейшую публику, пришлось им заполнять перерыв.
— грустно вывел первый охламон.
— мастерски присоединился к нему второй оболтус.
Вернувшийся мастер расчески застал последние строки песни, звучавшие в потрясённой тишине.
— добили ребята публику на два голоса.
Ну, нам-то ясно — русские, а прочие застыли в культурном шоке. Я даже смог ненадолго отвлечься от вытаскивания вёдер с парашей, чтоб взять у матросика из-за кушака ножик. И никакая не кража — я его так же незаметно вернул на место. Только у другого ценителя прекрасного срезал фляжку — ведь горсти это так неудобно! Специально для этого завязал полы рубашки на Захаркином животике. Воду отмеряли под надзором Длинного Джека, Поля Головни и ещё одного, только он занят был — искал на дне свою челюсть. Так пока народ наслаждался исполнением на бис, я под их надзором фляжку утопил, выловил и завалил сверху сухарями для конспирации и про запас. Захар просто поражался моей наглости! Но я не напрасно горжусь прозорливостью, пригодились запасы, конечно, но обо всём по порядку.
Лют подошёл к ансамблю и предложил следовать за ним. В трюме мы застали раздел плесневелых сухарей — одного мальчишку пинали в живот, а он крыл всех по матушке на чистейшем русском, второй лишь слабо вздрагивал от ударов и повторял: «Ну, не надо, пожалуйста, я уже сыт…» Это могло бы ему, возможно, облегчить участь, если б он говорил по-английски. Я прям с верёвки оседлал одного амбала, закрыл ему ладонями глаза и немного подался всем корпусом назад. «Все мы немного лошади» — недоросль ринулся меня стряхивать и далее, сделал два лишних шага вперёд и со всей дури врубился башней в переборку. Следом за мной спустился Ёршик со своими и парни сходу вписались в разборки — их мировоззрение не было согласно с избиением одного несколькими. К счастью к появлению Джека и Поля убивать уже никого не требовалось — умиротворённые скандалисты полностью признали справедливость раздела воды и сухарей. Наших же потерь прибавилось на два бойца: Эб Топор и Угрюмый Джордж не вставали с гамаков, бредили — хихикали и матерились по-русски.