Хрусталев побарабанил пальцами по столу и сказал, уже гораздо тише:

– Пойми, у нас в руках – сокровище. Эти записи – бесценны. Если бы их не было, мы никогда не узнали бы о силе Третьего круга, о тех, кто с ней связан. Записи могут помочь нам!

– Ты хочешь… обнародовать их?

– Какой там обнародовать! Мы можем войти в число посвященных!

– Но ведь Ефим Борисович может и не выжить, – деревянным голосом сказал Петр Сергеевич.

– Я звонил вчера, сказали, он стабилен. Думаю, выкарабкается.

– В какой, кстати, он больнице?

Хрусталев ответил.

– Самая лучшая клиника, – задумчиво проговорил Петр Сергеевич. – Там Сабиров главврачом. Приятель мой.

– Отлично! – воскликнул Хрусталев и опять принялся расхаживать по кабинету. Петр Сергеевич никогда не видел его таким взбудораженным. – Надо сходить туда, навестить его, попробовать поговорить, предложить свою помощь! Ефим Борисович должен понять, что нам можно доверять, что…

Он говорил и говорил: грезил об открывающихся перспективах, размышлял, как построить разговор с Ефимом Борисовичем, задавался вопросом о сумме взноса.

Петр Сергеевич смотрел на него и думал о другом.

В мире много зла. Убийцы и социопаты. Изверги, которые бьют детей и издеваются над стариками. Жулики и мошенники, отнимающие у людей последние деньги. Коррумпированные политики. Расхитители могил. Растлители малолетних.

Это зло осязаемо, зримо. Его проклинают, осуждают, с ним пытаются бороться. Его стремятся искоренить.

Но, как он узнал, существует еще и зло безликое. Неведомое. Запредельное. Неподвластное повседневной логике. Притаившееся во мраке.

Это зло необоримо. Необоримо потому, что большинство не хочет в него верить, не допускает мысли о нем. Однако всегда находятся те, кто тянется к нему, жаждет прикоснуться. Они готовы преклонить перед ним колени, и черпать его полной ложкой, и впускать в свою душу, и…

– И это никогда не кончится, – неожиданно для себя вслух сказал Петр Сергеевич. – Это не остановить.

– Что, прости? – нахмурился Хрусталев.

– Я говорю, что Марьяне не удалось все разрушить. Пока Ефим Борисович жив, это никогда не кончится. Все сосредоточено на нем.

– А, ты в этом смысле. Да, повезло.