Мне пришлось кивнуть еще раз.
– Илья недавно умер. Его жена и маленькая дочка тоже погибли. Несчастный случай.
Было очевидно, что этой женщине не удастся скормить слащавую сказочку про юношеские фотографии и страстное желание Ильи увидеть друзей детства.
Гаранина прикрыла глаза, поправила платок. Подошла ближе и уселась на табурет подле меня.
– Вот, значит, как, – задумчиво проговорила она. – Земля им всем пухом. Но Илья никогда мне не нравился. Я знала, что рано или поздно он втравит моего мальчика во что-то плохое. Так и вышло. С другой стороны, когда с Валечкой случилось то… страшное, Ильи и близко не было.
У меня сложилось впечатление, что Гаранина разговаривает не со мной, а сама с собой. Кстати, речь у нее была правильная и четкая, хотя говорила она отрывисто и порой грубовато.
– Простите, кто вы по профессии? – не удержалась я.
– Почти сорок лет учительницей проработала. Русский и литература.
Вот, значит, как. Выходит, Илья не только был другом ее сына, она еще и учила его. Можно считать, мне повезло.
Расспрашивала я Гаранину долго. Один за другим задавала вопросы и вытягивала ответы. С этой женщиной было тяжело – есть такая категория людей, из которых каждое слово клещами выдираешь. Они как будто не отвечают, а огрызаются. То ли лишнее сболтнуть боятся, то ли просто не любят говорить о себе.
Мария Михайловна Гаранина, в девичестве Кислова, родилась в деревне Кири и прожила здесь всю жизнь, за исключением того времени, когда училась в педагогическом институте в Казани. Она точно знала, что по распределению вернется в родное село, поэтому даже не пыталась изыскать способы зацепиться в городе. Перспектива стать сельской учительницей ничуть ее не страшила, наоборот, она к этому стремилась. Тем не менее, одна из немногих на ее курсе, она вышла замуж, еще не окончив учебу.
Избранником оказался механик из Волжска. Он подарил молодой жене красивую фамилию и прижил с нею сына, которого воспитывал только до пяти лет.
Смерть мужа Мария Гаранина восприняла стойко и невозмутимо, как принимала все в этой жизни: необходимость много и тяжело работать, раннюю потерю родителей, два выкидыша, пьянство супруга, в конечном счете сгубившее его, и прочие вещи, которые другую, менее крепкую женщину, свалили бы с ног.
– Помощи от моего ждать было нечего. – Гаранина называла мужа «моим». – Когда не пил, работал – технику чинил. До домашнего хозяйства руки не доходили.
А вот колотить жену – очень даже доходили. Не раз и не два приходилось носить в жару кофты с длинным рукавом и блузки с высоким горлом. Правда, по лицу механик не бил: имел понимание. Все-таки жена в школе работала, а дети-то – глазастые. Но все равно, конечно, в деревне все знали, что учительнице Марии Михайловне никакого житья от мужа нет, и поэтому, когда он упился насмерть, многие за нее порадовались.
– Умер-то он нехорошо, – задумчиво пожевав губами, проговорила Гаранина. – Пьяный к озеру пошел – лето было. Освежиться, что ли, надумал? Пес его знает. Упал там, заснул – такое с ним частенько бывало. Тошнить его, видно, начало, рвать, ну и захлебнулся…
«Тоже мне, Бон Скотт киреевский», – подумала я.
Валера рос мальчиком добрым и послушным. Справедливо опасаясь дурной наследственности, мать с детства вбивала ему в голову, что алкоголь – это главная жизненная угроза, и была, видимо, настолько убедительна, что сын всю недолгую жизнь оставался абсолютными трезвенником. Только в день своей смерти оказался изрядно пьян, подтвердив тем самым материнское утверждение, что выпивка любого доведет до могилы.
Когда мальчику было семнадцать, умерла его бабушка по отцовской линии, оставив единственному внуку квартиру в Волжске.
– Я бы, может, все-таки уговорила Валечку продать квартиру да вернуться сюда. Жил бы здесь, дом новый поставили – чем плохо? Он животных любил, на ветеринара хотел выучиться. Я разве против? Учись! Учись, а после приезжай в Кири, ферму можно было бы… – Гаранина махнула рукой. – Чего уж теперь? Говорила ему, говорила, все впустую. Илья ему к тому времени успел уже здорово мозги задурить.