– Ты мне зубы не заговаривай! Знаю я вас, журналюг. Я все равно считаю: хорошо, что ты там не живешь. Может, поэтому тебя и не коснулось!
– Да уж, не коснулось, – прохладно ответила я.
– Извини, не так выразилась. – Лена смутилась, но не сдалась: – Ты хоть жива и здорова! А все остальные… Дом нужно обязательно продать!
Я вспомнила эту беседу, когда в очередной раз поехала в Ягодное.
Старалась бывать в отчем краю как можно реже, слишком тяжело давались визиты в опустевший родительский дом. Гулкий, пустой, заброшенный, он казался мне… немного безумным. Как мама. Хозяева покинули его, и он сошел с ума от одиночества и тишины. Вроде бы внешне остался прежним, но это лишь оболочка. А в глубине притаилось что-то чужое, опасное. Время замерло в холодных стенах, окна сверкали лукавым лихорадочным блеском, а воздух был прокисшим, прогорклым.
За домом приглядывала соседка, все та же Наталья Павловна, я отдала ей мамины ключи. А сама наведывалась, только если нужно было что-то из маминых вещей или требовалось забрать квитанции по оплате. На этот раз я явилась как раз за ними.
Ночевать никогда не оставалась: старалась приехать пораньше и уехать засветло, чтобы темнота не застала меня в Ягодном. Прошлась по комнатам, заглянула в кухню и приготовилась выйти за дверь, как вдруг в памяти всплыл недавний разговор с Леной. Стоя здесь, внутри затаившегося дома, я вдруг представила, будто нахожусь в утробе мифического чудовища, и слова подруги перестали казаться такими уж глупыми.
Нет, конечно же, я по-прежнему не верила в сглаз и порчу. Не думала, что какой-то завистник проклял нашу семью. Но зато со всей отчетливостью поняла, что мертвый дом пьет мою душу. Наверное, Илья знал, что делал, когда убегал из Ягодного: невозможно двигаться дальше, волоча за собой груз прошлого.
Глава 7
Прошла весна, вслед за нею незаметно промелькнуло и лето.
Когда в годовщину смерти Жанны и Дашули я пришла к ним на кладбище, то увидела на могилах девочек огромные роскошные венки. На папиной – тоже. Илья побывал. Специально пришел пораньше, чтобы не столкнуться со мной, поняла я, но это меня ничуть не задело.
Я стояла возле дорогих могил и думала о том, как бесконечно, непоправимо поздно мы осознаем, что наши любимые, близкие не вечны. Уже завтра может наступить день, когда их не окажется рядом, и тогда все, что нам останется, – горечь сожалений и неуемная, непрерывная боль. Я глядела на памятник, недавно установленный на могиле Жанны, на фотографию, с которой сестра улыбалась мне, и меня пронзило ощущение, что она стоит возле меня.
Это не было похоже на тот страх, что я испытала, увидев ее ночью сидящей на моей кровати. При свете дня убедить себя в том, что бояться нечего, довольно легко. Кладбище никогда меня не пугало, здесь было тихо и безмятежно. Солнечные лучи скользили по ветвям деревьев, легкий ветерок доносил издалека тягучий, медовый запах луговых трав.
Нет, я не боялась. Было просто ясное, совершенно отчетливое знание: Жанна сейчас подле меня. Я прислушивалась, готовясь услышать ее голос, смотрела в глаза сестры на фотографии, и меня словно затягивало куда-то в глубину. Секунда – и рука ее коснется моей руки…
– Вы ничего покушать не принесли? – раздалось за спиной.
Я ахнула от неожиданности и обернулась так резко и неловко, что ударилась бедром о металлическую ограду. Неподалеку от меня стояла девочка-подросток. Одета чистенько и опрятно, волосы гладко зачесаны, а сверху – ободок с бантиком. По нелепому украшению и тихой, блуждающей по безмятежно-гладкому лицу улыбке я догадалась, что девочка больна. Блаженная, юродивая – так называли подобных ей людей в старину.
– На Пасху яички крашеные на могилы приносят, куличи, – продолжила девочка. Голос у нее был чистый, звонкий, но слегка подрагивающий, вибрирующий, как будто неуверенный.
– Пасха уже прошла, – откашлявшись, проговорила я.
– Может, ты просто так принесла конфетки или яблочко? Я люблю яблочки. Только не зеленые. Они бывают кислые, а мне нравится, когда сладко.
Речь ее лилась свободно, певуче. Прежде я никогда не видела эту девочку в Ягодном. Наверное, приехала с родственниками навестить чью-то могилу. Может, мать или отец выпустили ее из виду и она заблудилась?