- Ты прикалываешься? – обалдело смотрит на меня Степан. – Я же запретил.

- Я не больная и не дурная, Степа, - обрываю его генеральские замашки. – Меня учили обращаться с оружием, - объясняю, мысленно кляня себя. Сейчас Степа позвонит отцу, выскажет все что думает. И тот поругается с Марусей. А ему нельзя. У него же сердце…

- Показывай свою игрушку, - просит. Нет, скорее приказывает.

Со вздохом лезу в сумку. Предъявляю контрафакт.

- Зачетный, - словно взвешивает на руке пистолет Криницкий. – Мата Хари, блин. Ира, ну что ты устраиваешь? Тебя же охраняют!

- Мне так спокойнее! – выкрикиваю, сквозь слезы. – Тебе что? Жалко?

Вижу как на щеках мужа играют желваки, как он сдерживается из последних сил. Но и согласиться с ним не могу. Я же не инвалид какой-то! И просто обязана в случае опасности защитить себя и своего ребенка. Имею право!

- Я держал тебя за адекватную, - в сердцах крякает Степан, поднимаясь с места. Сунув «Беретту» в карман, одаривает меня тяжелым взглядом. Молчит. Я тоже отворачиваюсь и вздрагиваю, когда за спиной хлопает дверь кабинета.

Подлетаю следом, распахиваю дверцу и задыхаясь от слез прошу.

- Только папе ничего не говори, пожалуйста! Ему нельзя воноваться!

- А мне выходит можно, - рычит Криницкий и тянет скупо. – Ладно. Иди сюда.

И когда я усаживаюсь к нему на колени, выдыхает тяжело.

– Умеешь ты, Ира, из меня веревки вить, Ира. Я возможно потом очень пожалею, но так и быть. Завтра поедем с тобой на стрельбище. Покажешь мне, что умеешь. И если не справишься, а ты не справишься, Ира, отберу пистолет нафиг. Это понятно?

Да, - положив голову на плечо мужа, шмыгаю носом. – Ты не пожалеешь, Степа. Я может еще и тебя защищу.

- Вот только этого мне и не хватало, - ворчит Степан, жадно тычется губами мне в лоб, а потом затыкает рот поцелуем.