- Если успеешь пожаловаться, - лениво откликается от двери Сохатый. – А то вывезем тебя, Ангелина, в лесок, заставим копать…
- Нет! Нет! Пожалуйста, нет! – вопит она как потерпевшая. Опускаю голову, стараясь спрятать улыбку. Лихо Петя ее взял на испуг. Даже не пригрозил особо.
Вывезти в лесок… заставить копать… Но Ангелина мысленно продолжила избитую логическую цепочку. Сериалов насмотрелась, что ли?
- Сядь, пожалуйста, - прошу, напрочь игнорируя давнюю примету. Сядь. Присаживайся. Какая на фиг разница! Кому на роду написано, тот и сядет, несмотря на дурацкие поговорки.
- Стеф, - растерянно смотрит на меня Ангелина. – Что происходит? – хлопает нарощенными ресницами, будто видит меня впервые.
- Я пытаюсь просто поговорить с тобой, Геля, - развожу руками. – Отвечаешь искренне на все вопросы, и я от тебя отстаю. Навсегда.
- Точно? – смотрит недоверчиво. А потом начинает рыдать.
- Прекрати, - снова от двери басит Сохатый. – Иначе сейчас к реке вывезу и в прорубь окуну, - рычит он. Но скорее усмехается, чем угрожает.
- Стеф, почему ты позволяешь… - жалостливо всхлипывает Ангелина.
Интересный вопрос!
«Да потому, что ты никто». – хочется крикнуть в голос. Хотя нет, я ошибаюсь. Эта женщина по собственной дурости убила моих троих детей. И я докопаюсь до истины. Узнаю, кто ее надоумил.
- Петя шутит, - передергиваю плечами. Сплетаю пальцы, стараясь сохранить спокойствие и не наорать. Гелька - заполошная дура. Жаль, я это понял под конец совместной жизни. Голос повышать нельзя. Нужно двигаться спокойно. Поставить пару ловушек. И она попадется обязательно.
«Вот интересно, - думаю, сжав до боли челюсти – С Ирой у меня таких проблем не возникает. У нас с ней даже мысли сходятся», - губы сами растягиваются в улыбке.
- Ты надо мной насмехаешься, - делает дурацкий вывод Ангелина. – Что лыбишься, Криницкий? Думаешь, найдешь кого-то лучше меня?
- Да я и не ищу особо, - цежу нехотя.
Такую как Ангелина мне точно не надо. И никого не надо кроме Иры.
- Так, солнце, - снова гляжу на брайтлинг. – У меня осталось сорок минут. Еще повыделываешься, поедешь с Петей. Хочешь? Или все-таки будешь говорить?
- Да! – орет Ангелина. – Будь ты проклят, Криницкий!
-- Я тебя внимательно слушаю, - усмехаюсь криво. Пытаюсь вычислить. Что-то проскальзывает, но уловить мысль я не могу. Крутится где-то рядом, напрягает, но в руки не дается. Не отдупляю я, хоть тресни.
- Я не могу тебе сказать, - плачет Ангелина. Искренне так рыдает, что мне даже становится ее жалко. Дурная баба!