– Нет, но не беспокойтесь, платить вам не придется.
Мадхури Капур была настроена решительно и оптимистично, смотрела с сочувствием, улыбалась, и я слегка приободрился. Она полдня изучала мое дело, кое-что записала, просмотрела справочники, прецедентные случаи и пришла к выводу, что будет правильно возместить ущерб полицейским, признать вину и договориться с прокурором о меньшем сроке. Лучшего решения не существует – учитывая отягчающие обстоятельства. Можно, конечно, подать жалобу за побои, нанесенные при задержании, но это рискует затянуть процедуру. Адвокат Капур предупредила, что процессы в Индии нередко длятся годами из-за бесконечных обжалований. По большей части все заканчивается разорением либо смертью участников разбирательств.
Мадхури предположила, что суда мне придется ждать не меньше года и под залог меня не выпустят из-за обвинения, выдвинутого в Дели.
– Окажите мне услугу, – попросил я. – Позвоните Виджею Банерджи, он частный детектив, работает в столице. Предупредите его, что я арестован и нуждаюсь в помощи.
Ожидание продлилось несколько бесконечно долгих недель. Новостей я не получал, не появлялась и моя очаровательная защитница. Поняв, что напрасно жду свидания, я решил проконсультироваться у охранников и заключенных. Все как один ответили, что государственные адвокаты всегда так себя ведут: знакомятся с клиентом, а в следующий раз только на суде. Мне, считай, повезло – я встретился с ней до процесса! Полицейский дознаватель, явившийся допросить «злоумышленника», хотел, чтобы я во всех подробностях описал происшествие в ашраме, объяснил, зачем искал человека по имени Алекс и кто он такой. Интересовала его и личность моей спутницы. Поняв, что помогать ему я не намерен, он решил надавить. Сказал, что нежелание сотрудничать подтверждает мою вину. Угрозы не подействовали – я счел за лучшее молчать.
Я сидел в тюремном дворе, прямо на земле, грелся на бледном февральском солнце и думал. Итог получался неутешительный. Поручение Рейнера не выполнено – Алекс не найден. Дину я, скорее всего, потерял на всегда. Сижу в тюрьме, в жутких условиях, без малейшей надежды на помощь. Я перестал быть хозяином собственной жизни, мою участь решит всевластный судья.
Нужно взять себя в руки, не вести себя как жертвенный баран, каковы бы ни были риски. Меня ждут серьезные трудности, но я еще побарахтаюсь, на дно добровольно не пойду.
На вторую ночь мне представилась возможность пустить в ход благородные принципы. Я снова стал свидетелем изнасилования, жертва – тот же молодой человек – вырывался, кричал от боли, молил, но никто не спешил на выручку. Я заткнул уши – не помогло, сел на циновке и в слабом свете из коридора увидел, что все притворяются спящими.
Как чувствует себя выживший среди убитых? Можно ли сохранять спокойствие, когда других пытают? Каково это – делать вид, что не слышишь воплей отчаяния и мольбы о помощи? Возможно ли всегда изображать безразличие, убеждать себя, что пролитая кровь важна, только если она твоя собственная? Что делать? Молчать? Справиться с четырьмя здоровенными бандитами будет нелегко. В их главаре метр девяносто росту, а весит он килограммов двести, никак не меньше. Охранники «отвернулись», другие арестанты «спят», но это не значит, что можно отступиться. Риск невелик: нос мне уже сломали, а синяки и шишки заживут. Я встал.
– Не идиотничай, Том! – прошипел Ллойд. – Ты что, больной? Они тебя убьют, а я не помогу.
Он попытался схватить меня за ногу, но я увернулся, прошел между циновками и оказался в метре от насильников. Мне не приходилось пускать в ход искусство рукопашного боя, если не считать жаркой стычки в ирландском пабе и еще одной, в бельгийском борделе. Это может показаться странным, но я всегда предпочитал силе умение договориться. Сейчас у меня будет преимущество внезапности, бандитам вряд ли придет в голову, что с ними решил схватиться безоружный одиночка, еще не оправившийся от побоев полицейских. Придется беречь лицо, иначе удар по носу выведет меня из строя. Итак: держать противника на расстоянии, вовсю «качать маятник»[117], чередуя уходы и атаки, а ногами и локтями пользоваться как дубинками. Мне не хватает практики, я не в лучшей форме, но не поступаться же принципами!
Здоровяка я оставлю напоследок. Ударю ногой по яйцам самого высокого, потом локтем в нос коротышку и попытаюсь сразу вырубить третьего хуком в солнечное сплетение. Оставшись без поддержки, вожак сдуется, хотя… Хотя так он потеряет лицо и авторитет. Значит, драки не избежать. Учитывая разницу в росте, это будет бой Давида с Голиафом. Вряд ли мой противник, жирдяй с трясущимся двойным подбородком, окажется очень шустрым, резкий удар по колену может решить дело… если попаду.
Конечно, мой план мог не сработать, но я решил не думать о последствиях. Что будет завтра? Послезавтра? Сколько я продержусь? Мой
Я должен был бросить вызов судьбе – и сделал это: похлопал толстяка по плечу и приказал на хинди:
– А ну, прекрати немедленно!
Мерзавец не услышал – слишком распалился, – я толкнул его и сбил с ног. Он обернулся: что за безумец рискнул поднять на него руку в самый ответственный момент? «Шестерки» помогли боссу подняться, коротышка выхватил нож и шагнул ко мне, но оскорбленный бандит жестом остановил его и неведомо откуда достал тесак, недвусмысленно давая понять, что меня ждет. За нами наблюдало множество глаз, помочь мне не пытались, но свет кто-то зажег. Я начал отступать, поняв, что совершил ошибку, не атаковав без предупреждения. Я наткнулся спиной на колонну в цент ре камеры и остановился, решив дорого продать свою жизнь. Темнокожий гигант устрашающего вида, с выпученными глазами, кривыми желтыми зубами, копной кудлатых волос и тонкими, как у довоенного плейбоя, усиками, двигался скачками и выглядел уморительно-нелепо в спущенных белых штанах.
– Он мой! – прикрикнул он на ретивого сообщника со стилетом в правой руке, когда тот решил нанести удар первым. – Я выпущу ему кишки!
Все. Конец. Последней стала мысль о Салли, моей любимой девочке, которую я покинул. Она будет расти без отца. А Дина? Где она? Прощай, Дина… я…
Бандит приставил нож к моей шее. Я чувствовал его зловонное дыхание. Почему он медлит? Почему так странно на меня смотрит? Собирается пытать или решил изнасиловать? Я очень надеялся, что нет. Его прыщавый нос был покрыт шрамами, из ноздрей торчали волосы, пухлые губы растянулись в свирепом оскале.
– Ты кто такой? Я тебя знаю.