– Но почему, дорогая? Пран станет отличным мужем… Не упрямься, тебе двадцать четыре года, у твоих сестер уже есть дети! Мне тоже грустно расставаться с тобой, но мы будем часто видеться.
Фульвати колебалась, не зная, как поступить. Сердца родителей будут разбиты, отношения с Гордоном лишены будущего, хоть он и обещал, что женится, увезет ее к себе на родину и никогда не покинет. Что ей о нем известно? Гордон – отличный инженер и хороший босс, он соблюдает обязательства по отношению к клиентам, ведет себя как с равными с коллегами-индийцами. С ним можно часами говорить обо всем и ни о чем – как ни с одним другим человеком. А еще Гордон очень красив, Фульвати нравятся его волнистые рыжеватые волосы, бледно-розовая кожа, тонкие пальцы, стремительно летающие по клавиатуре компьютера, и невероятно заразительный смех. Джентльмен, который умеет так смеяться, не может быть лжецом. Если она сегодня подчинится воле отца, то будет жалеть об этом всю жизнь. Фульвати готова была рискнуть и проверить, сумеет ли она противостоять своему окружению. Отец учил ее брать пример с мужчин и проявлять напористость, воспитывал в ней самостоятельность, хотел, чтобы она сама выбрала будущую специальность. Теперь у Фульвати была любимая работа, и она не хотела становиться домохозяйкой. Девушка готовилась принять самое важное решение в жизни и взвешивала последствия: если она выберет Гордона, семья ее отверг нет. Безвозвратно. Готова ли она расстаться с теми, кого любит, ради мужчины, которого знает всего полгода? В каком-то смысле он для нее такая же загадка, как Пран… Фульвати понимала, что отец не заслуживает подобного наказания. Он потеряет лицо в глазах коллег и вряд ли оправится от унижения. Неужели ей следует забыть безумные мечты и пойти путем, предопределенным судьбой? Чувствуя, что голова вот-вот взорвется от мыслей, девушка произнесла твердым голосом:
– Я никогда не стану женой Прана. Я встретила мужчину. Его зовут Гордон. Я люблю его и хочу жить с ним.
Туран бросил на дочь взгляд, полный бесконечного презрения, и вышел из комнаты, не сказав ни слова. Для него любой англичанин, даже самый высокопоставленный, относился к категории неприкасаемых. Фульвати по рождению принадлежала к касте воинов, но безрассудный выбор низвергнул ее в небытие.
Тарун Кумар отрекся от дочери. Она собрала немного одежды, взяла свои браслеты, сложила все в дорожную сумку и без предупреждения явилась к любимому. Фульвати прямо на пороге рассказала Гордону о своих злоключениях, он ответил: «Вот как?» – и пригласил ее войти, но мама сняла номер в отеле поблизости от дома моего отца и жила там до свадебной церемонии. Два месяца спустя их за десять минут поженили в посольстве Великобритании, в присутствии свидетелей – четырех коллег-англичан. Мои родители совсем не расстроились.
Медовый месяц они провели в городе Кочине, который называют «воротами в штат Керала». Это место, по словам мамы, полностью отвечало их представлениям о рае на земле. Там молодожены приняли решение, казавшееся им совершенно очевидным. Они могли бы отправиться в Европу. Два высококлассных специалиста, служащие американской IT-компании, без труда нашли бы работу в любой стране. Однако уехать означало сдаться, признать, что Индия не способна измениться, что традиция непреложна, а они совершили трагическую ошибку. Мои родители остались.
Отец надеялся, что сумеет изменить решение человека, который должен был бы стать его тестем. Он собирался воззвать к его разуму и переубедить, апеллируя к реалиям современного мира. Мама считала его затею бессмысленной: она оказалась в ситуации, которую любой индус понимал без слов, но объяснить это представителю западного мира – даже избраннику сердца – не могла. Надеяться переспорить судьбу все равно что пытаться победить всеобщую нищету или пересечь вплавь Мировой океан. Гордон упорствовал, уверенный в своем даре убеждения, и Фульвати сдалась – позволила написать отцу два длинных письма. Они вернулись нераспечатанными.
У мамы был любимый дядя, младший брат ее отца, и она решила попытать счастья с ним. Он не ответил. Кузины и тетки не читали ее писем, не отвечали на телефонные звонки. Фульвати перестала существовать для родственников. Словно бы никогда и не жила на этом свете.
Мы занимали большую служебную квартиру в центре Нью-Дели с видом на купол Парламента, который из-за смога зимой и летом казался призрачным сооружением. На другой стороне проспекта находилось консульство Индонезии, где в парке росли плюмерии, разноцветные бугенвиллеи и огромный баньян – так европейцы окрестили бенгальский фикус. Его называли красивейшим памятником города, он был сам себе лес, тысячи воздушных корней оборачивались вокруг самых высоких веток и возвращались на землю, как серые змеи, чтобы вынырнуть на поверхность чуть дальше и процветать до бесконечности.
Дома родители проводили не слишком много времени. Оба по двенадцать часов просиживали на работе за компьютером, что, возможно, и отвратило меня от этого «прибора». Директор по закупкам порекомендовал им надежную кормилицу, и они наняли Дханью. Она родилась на севере страны, в деревне близ Маникарана[8], где царили средневековые обычаи. Дханья отсылала большую часть жалованья своей семье, а то, что оставалось, тратила на одежду. Даже у моей матери не было таких красивых сари, а ведь мой отец называл плату за ее работу «деньгами на карманные расходы». Говорить на хинди меня научила именно няня.
Пять лет, по утрам, рикша Рамеш сажал нас у дома в свою желтую коляску и вез в британскую школу, расположенную в элитном районе Чанакьяпури, и каждый вечер в целости и сохранности доставлял домой. Двигался он с невероятной скоростью, лавируя между машинами, и болтал не закрывая рта. Рамеш называл всех политиков продажными, обвинял их в том, что дела в государстве идут так плохо. Приехал он из Химачал-Прадеша, родной провинции Дханьи, пытался ухаживать за няней, но успеха не имел. Она делала вид, что не слушает его рассуждений, а я сидел рядом и впитывал каждое слово. За год до того, как Дханья появилась у нас в доме, ее супруг погиб в железнодорожной катастрофе, и она решила больше не выходить замуж. Раз в месяц Рамеш возил нас в Чандни-Чоук[9], на огромный базар в старом городе, мы до вечера бродили по рядам и доходили до мусульманского квартала. Дханья выбирала новое сари. Это была ее маленькая причуда. Никто не мог обмануть мою няню – она все знала о качестве и происхождении тканей и могла час торговаться, чтобы сбить цену. В конце концов торговец уступал, и мы ехали домой, гордясь своей победой.
А потом моя мать заболела, перестала ходить на работу, и Дханья ее выхаживала. Однажды мама решила поехать с нами на базар. Она радовалась, как ребенок, купив браслеты к новому голубому сари с золотым шитьем, но толпа ее утомила. Мама могла бы лечиться в Дели, но отец считал, что нужно вернуться в Лондон.
Все решилось за две недели, и мы покинули Индию. Ничто не держало мою мать на родине. Она девять лет не общалась с семьей, ни один из родственников не попытался восстановить отношения, ни один человек не пригласил ее на помолвку или свадьбу. О моем рождении мама известила кузину – когда-то их связывала тесная дружба – и была совершенно убита ответным молчанием. Ей как будто давали понять, что я… не появлялся на свет. Я так и не узнал свою индийскую семью, хотя мечтал общаться с бабушкой, дедушкой и кузенами. Думаю, пойми они, что мы похожи, приняли бы меня. Не пожелали…
Я не хотел уезжать – не чувствовал себя англичанином. Индия была моей родиной. Мне нравилось ходить в школу, играть с друзьями в крикет. Я был очень привязан к Дханье. Уехать означало расстаться с ней на всегда. Первые восемь лет жизни она все время была рядом, если у меня возникали трудности или я заболевал. Мы много играли. Дханья научила меня ходить, смеяться, читать, танцевать, петь, но все же я сел в поезд вместе с родителями.
Дханья показала мне, как клеить и запускать воздушного змея. Очень долго это было моим любимейшим развлечением. Нет ничего красивей воздушного змея, который сначала вздрагивает, недоверчиво «принюхивается», а потом устремляется в небо и летит. Любой ребенок обожает смотреть, как кусок бумаги, приклеенный к четырем деревяшкам, бросает вызов не бесам. По моим воспоминаниям, змеев запускали дважды в год: в середине августа, на День независимости Индии[10], и в середине января, чтобы отметить окончание зимы, когда солнце переходит в Северное полушарие. В праздничные дни в небе над городом скакали и подергивались тысячи воздушных змеев, похожих на конфетти. В Дели редко бывает ветрено, поэтому пыль не рассеивается, а обволакивает все вокруг плотной пеленой. Но в период солнцестояния как по волшебству поднимался сильный ветер, и вверх устремлялось множество покупных и самодельных змеев –
Мы поднимались на террасу дома и смотрели, как служащие посольств и министерств проявляют чудеса ловкости, чтобы подрезать веревку чужого змея, лишить хозяина власти над ним. Для этого они пропитывали леер своего змея смесью толченого стекла с клеем. Высохнув, он превращался в острое лезвие и легко расправлялся с чужими беззащитными веревками. Бои длились целый день, до победного конца, друзья, родственники и соседи сражались за главенство под облаками. Проигравшие провожали взглядами своих красавцев, а угадавшие победителя бурно радовались. Дханья была опасной соперницей и выигрывала все битвы, а леер ее змея разил почище кинжала. Требовалось соблюдать осторожность, чтобы не порезать пальцы. Во время последнего праздника Дханья пообещала, что раскроет мне секретный состав своей смеси, но забыла это сделать в горячке сборов. Она тщательно замешивала светло-розовую – вроде зубной – пасту, кисточкой наносила ее на рулевой леер, который потом наматывала на катушку.
Вспоминаю одно почти прекрасное утро в Дели. В разрывах облаков проглядывало голубое небо. Было четырнадцатое января, но холод стоял ужасный[11], и не верилось, что когда-нибудь наступит лето. Мы очень рано вышли на террасу, надев по две пары перчаток и вязаные шапки – как альпинисты для штурма вершины. Дханья приготовила свою волшебную «мастику» из рисовой муки, камеди и истолченного в порошок стекла, и я запустил зеленого воздушного змея, которого купил накануне на рынке за десять рупий. На каждой террасе, справа и слева от нас, собралось с десяток человек. Сражение развернулось в пространстве между зданиями. Наш дом был самым высоким в квартале, что давало мне серьезное преимущество: перемещаясь, я уклонялся от атак. В какой-то момент леер моего змея скрестился и перепутался с леером чужого, красного, запущенного с дома позади нашего. Я решил ускориться, но маневр оказался ошибочным: леер оторвался, и мой змей взметнулся вверх, а я стоял, идиот идиотом, и смотрел, как крошечный четырехугольник исчезает в облаках. Министерские служащие бурно радовались, а Дханья размотала веревку «спецприготовления», привязала ее к широкому змею с синим кругом на золотистом фоне и запустила его. Он взлетел, вздыбившись, как породистая лошадь, и няня передала мне катушку, чтобы я управлял этим красавцем. Леер был длиной метров пятьдесят, не меньше, и змей величаво кружил в небе, рыская из стороны в сторону. Дханья сидела поджав ноги, так что с соседних крыш ее видеть не могли.
– Слушай и запоминай, Томми. Не уклоняйся от боя, потяни леер… Да, вот так, отлично. Руками и пальцами дергай коротко и резко. Не увеличивай амплитуду, не позволяй лееру выгибаться и полоскаться. Спустись чуть ниже, правильно… Подпусти его, потом резко потяни вправо и вниз. Не пытайся уйти ве́рхом, все допускают эту ошибку. Захочешь уклониться, сматывай веревку как можно быстрее.
Я старательно выполнял указания Дханьи, что было совсем не легко из-за туго натянутого леера: даже легкое движение придавало змею амплитуду в несколько метров, да и холод не облегчал задачу.